ЧЕРНАЯ ШЛЯПА

— Когда-то он принадлежал Мелодии, — сказала я, — Но она уехала, и теперь не может за ним ухаживать.

— Нехорошо, — покачала головой девочка, — Садовник не может забрасывать свой сад. это всё равно что бросить человека.

Я посмотрела её в глаза. Полная моя противоположность — серые, почти белые, с белесыми, будто заледеневшими ресницами, и копна светло-медовых волос, вьющихся жесткой проволокой. Больно кольнули мне в сердце эти кудряшки.

— Как тебя зовут? Я сейчас не твоё дневное имя спрашиваю.

— Я…

Она осеклась. закрыла глаза, прислушавшись к своим ощущениям.

— Некоторые сразу догадываются о своем истинном имени, — сказал Кит, — А некоторые годами ломают голову, как я.

— Золушка? — предположил Кит, — По ночам с которой снимаются все тормоза.

— Метаморфозы, — сказала я, — Днём серая мышь, ночью заставляешь цвести высохшее дерево. Бабочка, снова и снова превращающаяся в куколку.

— Бабочка, — прошептала девочка, — Мне нравится. Красивое имя. Греки изображали душу в виде бабочки.

— Может, ты муза? — подмигнула я, — Как Мелодия.

— Нет, — покачал головой Кит, — Я бы сразу понял. Но музы очень редко встречаются. Созидать ведь труднее, чем разрушать. Даже Мелодия была довольно слабой музой.

— Но достаточно сильной, чтобы сопротивляться тьме, — вздохнула я, — А ведь у неё были все шансы обрести чёрную кровь.

— Не знаю, о ком вы толкуете, но я вижу рассвет, — проворчала Бабочка.

Я смотрю на бледное солнце, поднимающееся на небосклоне. Лёд и снег сияют в его лучах. Рассветы здесь очень красивые, и настолько же убийственные. Всё тает в утренних лучах восходящего солнца, и только мы просыпаемся в своих кроватях. Я — странная девчонка, постоянно носящая шляпу, он — нескладный мальчишка, крикливый и чернявый, и она — забитая и асоциальная девчушка.

Дни таяли в дожде, снеге и ветре. Таяли в электронном свете и глупых песнях, в асфальтовых дорогах и перпутьях проводов.

Поезд ждал меня, и для того, чтобы в него сесть, я должна попрощаться с теми, кто останется.

Меня выписывают, ия иду по коридору с сумкой и родителями. За мной следуют друзья и знакомые, недоуменно провожают взглядами. Кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то просто прощается. Ромео молчит, но его взгляд говорит больше, чем он сам. И я предпочла не смотреть в черные омуты его глаз, потому что тогда бы захотела остаться. А мы оба знаем, что так нельзя.

Дейл остаётся в палате. Мы странно прощались. В моей голове вертелись слова его песни, а он потупил взор, занавесив лицо черными волосами. Не сказали друг другу не слова. Помахали руками и разошлись. Он — на подоконник, я — из палаты.

Германа я нашла в клубе. Пел одну из своих странных песен, и посетители извивались в ритме гипнотического танца. А после выступления он подошёл ко мне.