Читая, заедал горечь во рту тут же состряпанными бутерами. Потом допил остатки живца из банки. И стал отмерять в опустевшую посудину самогона для изготовления второй партии живца.
Но завершить начатый процесс мне помешало неожиданное вторжение соседей по лестничной площадке.
Громыхнула ударившаяся об стальной косяк железная дверь, и тут же из прихожей раздался истерический женский вопль:
– Ааа!.. Леопольд Тихонович, спасите! Мой Миша сошел с ума!
– Твою мать! Ни минуты покоя в этом зоопарке, – заворчал я, откладывая банку с самогоном и поднимаясь из-за стола.
– Ааа!.. Мишааа! Прекратиии! – продолжала надрываться истеричка в прихожей.
Добежав до входной двери, я обнаружил дородную даму лет сорока, в элегантном домашнем платье, но босую и с растрепанными волосами, обеими руками вцепившуюся в дверную ручку, и с трудом удерживающую яростные рывки с другой стороны.
Я тут же вспомнил эту женщину. Когда под скрытом поднимался по лестнице, она была одной из четверки наблюдателей, собравшихся на площадке пятнадцатого этажа. Там она еще была в туфлях и с красивой прической.
– Ну-ка в сторону! – скомандовал я даме.
– Ааа! – еще сильнее заголосила женщина, когда, обернувшись на голос, обнаружила на пороге прихожей, вместо пенсионера-соседа, незнакомого бородача.
– Да не трону я тебя, дура, – поморщился я, плечом отпихивая истеричку к стене.
Даме пришлось отпустить ручку, и от очередного яростного рывка дверь тут же широко распахнулась.
Нарисовавшийся на пороге мужик щеголял в дорогом шелковом халате поверх отутюженных брюк и накрахмаленной сорочки, с пижонским шарфом на шее и в начищенных до блеска лакированных туфлях. Но вид рафинированного интеллигента портили: исказивший породистое лицо звериный оскал, и рвущееся наружу урчание пробудившейся твари.
Новоиспеченный медляк, разумеется, тут же попытался вцепиться мне в горло. Но в разы опередив зараженного, коротким и точным ударом в висок я расколол бедняге черепушку, как лесной орех, упокоив тварюшку на первой стадии мутации.
– Ааа! Мишааа! – заголосила рядом дама.