У Кислякова отлегло от сердца: по крайней мере она хоть не бросилась к нему на шею при всех соседях и не сказала: «Возьми меня от мужа, я не могу с ним жить».
— Великолепно, входи скорей!
Он увидел даму в лиловом шарфе, проходившую в ванную, и нарочно взял у нее на глазах Тамару под руку и провел в свою комнату.
Тамара, не снимая шляпы, оглянула комнату. Она стояла высокая, молодая; ее синий осенний костюм и спущенная низко на глаза шляпа подчеркивали молочную белизну ее лица и шеи и яркость накрашенных губ.
Потом взглянула на Кислякова и улыбнулась медленной улыбкой, какой улыбаются, когда остаются вдвоем люди, ставшие совсем недавно близкими.
А Кисляков вдруг закрыл глаза рукой, стоя посередине комнаты.
— Я ужасно мучился всю ночь… — сказал он едва слышно, все еще не отнимая руки от глаз. — Я едва дождался рассвета.
Тамара подошла к нему. По ее лицу мелькнула спокойная, довольная усмешка, как будто она почувствовала свое превосходство над ним, когда он сказал, что мучился без нее.
— Отчего вы мучились?
— Оттого, что я подлец! — ответил он с отчаянием в голосе.
Он отнял от глаз руку и, как бы не имея сил смотреть своей жертве или соучастнице в глаза, отошел к окну и стоял там несколько времени не оглядываясь.
За его спиной было молчание, точно ответ его был совсем не тот, какого от него ждали, когда он заговорил о своих мучениях.
— Почему ты так говоришь? — сказала Тамара, подходя к нему и таким насторожившимся тоном, как будто была готова оскорбиться, когда он выскажет свою мысль более ясно и определенно.
— Потому что я обманул своего лучшего друга, единственного друга.
По лицу Тамары промелькнуло холодное удивление.
— Я сознавал, что я делаю подлость, и ничего не мог и не могу с собой сделать, так как чувство к тебе захватило меня целиком, — сказал Кисляков, придав несколько иной смысл своим словам, так как испугался, что Тамара обидится и уйдет.
Тамара взяла его руку и, осторожно, ласково поглаживая пальцы, спросила:
— А разве плохо, когда такое сильное чувство? Разве это хуже того, когда ничего нет?
— Да, но я не могу себе без ужаса представить, как я буду смотреть ему в глаза, когда он узнает…
— А откуда он узнает? Я вовсе не собираюсь ему говорить об этом или уходить от него. Я смотрю на это совершенно просто, без всякого мистического ужаса. Для него же мысль о моей измене, — сказала Тамара, насмешливо подчеркнув слово «измена», — настолько невозможна, страшна, что гораздо удобнее и лучше ему не говорить ничего.
ebooksa