Госпожа поневоле или раб на халяву,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не хочу я про ваших ежиков… блохастых смотреть! — возмущенно фыркнул Владис. — Алексис — не блохастый!

— Да я верю, — смех поутих, осталась только улыбка до ушей. — Наверное, оборотни какие-то особенные. Просто у нас это очень маленький и совершенно безобидный зверек, его часто ловят и приносят домой дети. Или просто подкармливают молочком. Не дуйся, чертенок, вот твой хорь… фурия, раза в четыре крупнее наших хорьков, которых дома держат. Наверное, и ежики у вас большие и страшные.

— И. Не. Бло-хас-ты-е! — грозно по слогам произнес Владис.

— Наверняка! — согласилась я. — А почему так сложно превращаться? Это у всех так, или ты просто отвык?

— В смысле "сложно"? Это проще простого! Надо сосредоточиться и…

— Не на… — я не успела. И теперь, открыв рот, смотрела на развалившегося под одеялом зверюкина, который возлежал точно в той же позе, что Владис секунду назад. — Ты что наделал, хорек ты безмозглый? — растерянно спросила я.

На меня радостно засвистели, поблескивая черными глазками, и тут же снова появился Владис. Словно изображение на экране мигнуло, рррраз и все.

Я выдохнула. Закрыла глаза и секунду посидела, слушая, как сердце отчаянно долбится в грудную клетку, явно возмущенное такой беспардонностью хозяйки, то и дело шыряющей по нему ударными дозами адреналина.

— А если бы опять, как вчера, заклинило? — тихо спросила я у довольно улыбающегося Владиса. — Ты… напугал меня. Ты хоть думай немножко…

Владис напрягся, нахохлился и буркнул:

— Но ведь не заклинило же?!

— Ага… — согласилась я, чувствуя, как у меня совершенно по-детски начинает надуваться нижняя губа. Верный признак, что ребенок сейчас заревет, как образцово-показательная пароходная сирена. Приехали… нервы ни к черту, хотя если задуматься, то ничего удивительного. После таких приключений. Не, так не пойдет.

— Я испугалась, — повторила, подвигаясь вплотную к успевшему сесть чертику, обхватывая его поперек туловища и утыкаясь носом ему в грудь.

Владис обнял меня и прижал к себе, очень бережно, как будто я хрустальная.

— Ну поорала бы снова, ногами бы потопала… Миадерпиан попугала бы… Зато пороть меня не надо было бы вечером, — он вроде как шутил, стараясь меня развеселить, а голос виноватый.

Я хлюпнула носом и все же улыбнулась, не отлепляясь от теплого и уютного чертенка.

— Когда это я топала? Я только немножко… об стол градусником постучала, подумаешь…

Ну, вот как-то так постепенно жизнь и вошла в колею. Оголодавший после превращения Владис через пять минут рванул на кухню, где извел последние макароны, и срочно засобирался за покупками. Я, очень кстати, вчера взяла новый заказ и получила аванс, так что хорькочерт умелся за едой и курткой, нацепив временно еще что-то из старого Лешкиного гардероба. Вот знала я, знала, что это не бардак в кладовке, а полезные припасы на особый случай!

А мне… даже работать почему-то не хотелось, удивительно. Я как зарылась носом в одеяло, пахнущее чертенком, так и продремала до самого вечера, пока мой персональный рогатый не пришел меня поднимать, да не один, а в сопровождении вкусных запахов.

Колея, в которую жизнь так удачно провалилась всеми четырьмя колесами, получилась весьма приятной, вкусной, интересной, возбуждающей и веселой. Веселились, питались и узнавали друг друга мы и раньше, но теперь все было несколько… занимательнее. Это стал совсем мой чертенок, я прогнала прочь все страхи и просто жила как живется — счастливой. Абсолютно.