Отталкивая друг друга, Толя и Соломон отчаянно смотрели в щель чуть приоткрытой двери. Видели они там чего, или нет, но даже по звуковой дорожке можно было вполне восстановить видеофрагмент. Синеман же, закрыв друзей в каморке, поступил следующим образом. Он взялся за автомат, дернул затвор и решительно пошел в сторону зала. Дон заметил его чуть раньше, чем этого хотелось бы Синеману.
– Сдохни! – крикнул Син, нажимая на курок.
Дон, с непостижимой для человека ловкостью, отпрыгнул в сторону, одновременно поворачиваясь вокруг своей оси. Синеман не успел даже сообразить, что происходит, а невероятный кульбит дона уже закончился возле него самого. Ган, не останавливая движения вращающейся вместе с ним трости, лишь слегка подкорректировал ее траекторию, и тяжелый набалдашник ударился о голову Синемана. Син, при всем своем имени, не был культовым героем боевика; он просто закатил глаза и рухнул на пол.
Мистер, опомнившись, подбежал к нему и пинком отшвырнул автомат в сторону.
– Вовремя! – съязвил дон.
– Да я даже…
– Ладно! Вот, это к вопросу о том, что лучше: от Бога, или от Дьявола. Знаешь этого недоноска?
Мистер перевернул Синемана и кивнул:
– Да. Он из команды доктора. Но почему он один?
– Вот уж не знаю, – пожал плечами дон. – Пусть о нем позаботятся. Сейчас время обеда. Я хочу, чтобы в зале были все твои люди. Я им доверяю. Я тебе доверяю!
– Хорошо, конечно…
Дон посмотрел в сторону окна и нервно крикнул:
– И спусти уже мертвецов!
Мишут заканчивал уже третью издевательскую песню, гвоздем которой были строчки: «Зачем Герасим изнасиловал Му-Му? Она потом родила нам Дон-Ган!» Народ внизу ликовал. О ворота крепости разбивались бутылки, разворачивались все новые и новые плакаты с самыми разнообразными признаками остроумия: от «Дон Ган = Ватив Презер» до «Мы не хиппи и не панки, мы вставляем дону палки!» У последнего плаката после некоторых дискуссий по поводу цензуры прибавилась надпись: «в колеса».
Мишут играл, пел, но внутренне содрогался. Глядя на всю эту вакханалию, не оставалось сомнений, что дон не спустит дело на тормозах. «А ну как и вправду выйдет?» – подумал Мишут. Словно в такт его мыслям, ворота дрогнули. Толпа взревела.
– Приготовься прыгать! – крикнул Офзеринс.
– Чего? – удивился Мишут.
– Когда я скажу – прыгаем!
Ворота стали отворяться. Народ, стоящий к ним вплотную, отпрянул, а потом веселенькая осада в духе Белянина превратилась в фильм ужасов. Из открытых ворот ринулась сама смерть. Толпы мертвецов, яростных, безумных, бесконечно голодных набросились на оторопевших крестьян и рабочих. Хлынула кровь. Послышалось леденящее душу рычание, хруст костей… Толпа заволновалась. Некоторые по инерции еще продолжали рваться вперед, стреляли в мертвяков из своего оружия, но умирали раньше, чем успевали понять, что происходит.
– Это конец! – прошептал побледневший Мишут.