Самый Странный Бар Во Вселенной,

22
18
20
22
24
26
28
30

(Отец Макконахи кивнул.) Уверен, что все именно так и было – по крайней мере, я именно эту историю и слышал. Естественно, я услышал ее не от отца Палладино, потому что я – не его исповедник, но я знаю, что он был серьезно обеспокоен и в течение некоторого времени предавался молитвам и покаяниям. Но дальше произошел случай с палимпсестом.

(«Извините меня, – прервал Витервокс, – но что такое палимпсест?»)

Палимпсест (продолжал священник) – фрагмент пергамента, обычно древнего, который использовали дважды. Когда пергамент был единственным материалом для письма, использованные фрагменты не выбрасывали после того, как написанное становилось бесполезным. Материал был слишком дорог, чтобы расходовать его попусту. Предпринимались усилия, обычно не очень эффективные, чтобы удалить первоначальную запись с помощью пемзы, а потом пергамент использовали повторно. Обычно строки второго текста писали под прямым углом к первому, чтобы верхний слой лучше читался.

Происшествие случилось с палимпсестом, которым занимался отец Эванс, очень способный и знающий человек. Верхний слой читался достаточно легко, но не содержал ничего важного; речь там шла о каких-то правах на земли в Северной Африке. Но сам пергамент, как и немногие слова нижнего слоя, которые удалось разобрать, относились к очень древним временам, возможно, к пятому или шестому столетию. Судя по всему, это был некий трактат или богословский труд. Он казался очень интересным и важным, потому что как раз в то время возникло много разногласий по религиозным вопросам, и некоторые богословские проблемы так и не были решены – они касались не веры как таковой, но людей, которые по мере слабых своих сил пытались нести свет веры.

И вот вечером за ужином, когда отец Эванс рассуждал о своем палимпсесте и о трудностях, возникших при прочтении нижнего слоя, некоторые из нас заметили, что с отцом Палладино случилось нечто странное. Он перестал есть и сел прямо, закрыв глаза, тяжело дыша, издавая необычные звуки и стоны. Мы пытались заговорить с ним, даже стучали его по спине и предлагали выпить воды; но он никому из нас не ответил.

Мы решили, что он, должно быть, захворал, и собирались уже вывести его из-за стола. Но тут он заговорил, громким и твердым голосом. Но говорил он не на английском языке. Потребовалось две или три минуты, чтобы опознать латынь – вообще это может вам показаться странным, ведь все мы изучаем латынь, готовясь к принятию сана. Но в случае с отцом Палладино латинский язык звучал очень странно, с характерным акцентом.

Отец Эванс догадался первым. Он попросил нас не трогать отца Палладино и ни в коем случае не мешать ему; потом он начал делать заметки с безумной скоростью. Потом речь прервалась. Мы почти ничего не сумели разобрать, но все были уверены, что слышали одно словосочетание – «Аурелио Аугустино», несомненно, позднелатинское произношение имени «Аврелиус Августинус», а точнее, «святой Августин». Мне не нужно объяснять вам, кто такой святой Августин, но возможно, вы не знаете, что он жил в Северной Африке, в Карфагене. И отец Эванс сказал, что латинский язык звучал с сильным карфагенским акцентом, что он понял почти все. Потом отец Эванс извинился перед нами и удалился из трапезной со своими заметками.

Естественно, все это весьма взволновало нас, и когда отец Палладино начал протирать глаза и осматриваться по сторонам, совершенно придя в себя, мы начали обсуждать происшествие. Отец Мюллер, который немного изучал медицину, сказал: с отцом Палладино, должно быть, случилось то, что психологи называют расщеплением личности. Но наш добрый епископ, который тогда оказался в зале, изложил другую, куда более серьезную версию.

Он успокоил собравшихся и спросил отца Палладино, известен ли ему карфагенский вариант латыни.

Отец Палладино только успел ответить, что не понимает этого диалекта, как в комнату снова вбежал отец Эванс; он держал в руке свой палимпсест и едва не кричал от радости – ведь он наконец нашел ключ к расшифровке. Те фразы, которые он записал от отца Палладино, погруженного в транс, почти дословно совпали с некоторыми фразами из документа. Что касается самого текста, это было не что иное, как трактат святого Августина о Троице; всем было известно, что такой трактат существовал, но ни единой копии его до наших дней не сохранилось. Отец Эванс добавил, что пока он до конца ни в чем не уверен, но было весьма похоже, что трактат раз и навсегда позволит определить воззрения святого Августина по поводу догмата о Троице. Святой Августин, как вам известно, до перехода к истинной вере придерживался манихейской ереси, и всегда оставалось подозрение, что он сохранил некоторые из своих первоначальных убеждений. Но этот трактат доказывал, что святой муж придерживался общепринятых воззрений.

Как только отец Эванс закончил, мы все посмотрели на отца Палладино. Он застонал, прикрыл лицо руками, опустил голову на стол и прошептал: «Боже прости меня, если это так». Мы…

*** 

Витервокс спросил:

– Извините, святой отец, но вы не могли бы нам объяснить, почему он так сказал?

– Ну, это означало бы явление злого духа.

– Но если это действительно были слова святого Августина, просто произнесенные отцом Палладино, – при чем же здесь злой дух?

***

Боюсь, что вы не все понимаете (продолжал священник). Для этого случая характерны все особенности психических манифестаций, как их называют. Позиция Церкви в данном вопросе достаточно ясна. Мы считаем, что бо́льшая часть таких манифестаций – просто подделки; но есть незначительное меньшинство, которое невозможно объяснить материальными причинами. Существует теологическое доказательство того, что за эти оставшиеся случаи как раз и несут ответственность злые духи – дьяволы.

Да, в случае отца Палладино, конечно, не могло быть и речи о мошенничестве. Он – искренний человек. Но это привело нас к исключительно серьезной проблеме. Или мы стали свидетелями чего-то, похожего на чудо, которое очистило имя величайшего Отца Церкви от несправедливого обвинения, или нам приходилось предполагать, что отец Палладино явно одержим демоном. Конечно, сам палимпсест подтверждал первую версию; но палимпсест мог вскорости оказаться фальшивкой, да и в любом случае он вряд ли мог перевесить все эти кошмарные медиумические явления. Именно к такой точке зрения и склонился наш епископ.

Он наложил на отца Палладино суровую епитимью – хотя она была гораздо легче той, которую отец Палладино наложил на себя в дополнение к назначенному наказанию. Дело в том, что эта злобная сущность, казалось, испытывала подлинную привязанность к отцу Палладино. Все, что она творила, оборачивалось благом для него, и добро и милость воцарились в жизни отца Палладино – только самое главное было не в этом… В общем, было решено, что он надолго отправится в уединенную обитель, где в посте, молитвах и размышлениях обретет спасение от своих бед. Вчера он вернулся, и я боюсь, что ничего не вышло.

Спасибо за ваше великодушие, друзья. Боюсь, мне уже нужно идти – собирать средства.

Куда изволите?