Самый Странный Бар Во Вселенной,

И он сказал. Он отложил вилку, улыбнулся и проговорил: «Бобы великолепны, дорогая. Только я, наверное, выпил слишком много – и теперь не могу есть такую сытную пищу».

Вот я на следующий день и отнесла остатки печеных бобов в школу «Успех», надеясь узнать, что сделала неправильно. Пьер подозрительно осмотрел мою стряпню, взял вилку, попробовал и приподнял брови. «Сколько недель вы уже ходите к нам на курсы, мадам?» – спросил он.

«Три», – ответила я.

«На курсы высшего уровня, без сомнения?»

«Нет. На обычные».

Он позвал Марселя, который примчался на крик и тоже попробовал бобы, а потом погрузился в размышления. Пьер сказал: «Я уже обнаружил у мадам зачатки таланта, который когда-нибудь может превзойти талант великого Эскофье. Представьте, всего три недели, а она уже приготовила идеальное cassoulet de Midi! Мадам, идите домой; скажите вашему болвану мужу, что это его беда – отказаться от такого редкостного блюда, и если он не будет ценить ваш талант, то я сам на вас женюсь».

Конечно, этот комплимент Пьера был всего лишь любезностью, да и я, в общем, не собиралась за него замуж – я всего лишь хотела порадовать Тома. В итоге я попробовала еще раз, выбрав самое простое блюдо. Я просто поджарила свиные отбивные на неглубокой сковороде и приготовила немного жареного картофеля с салатом. Он все съел, но особого восторга не выразил; я его не виню: вряд ли свиные отбивные могут вызвать какие-то возвышенные чувства. Потом я попробовала приготовить тушеное мясо ягненка – вышло еще хуже, чем с печеными бобами. Он ничего не съел, а когда я отнесла свою стряпню в «Успех», Пьер сказал, что это mouton rouennaise, настоящий шедевр.

Так все и продолжалось. И главное, я по-прежнему не могла ничего понять. Тому нравились бифштексы, которые я готовила, но мы не могли позволить себе их слишком часто, а каждый раз, когда я готовила что-нибудь в кастрюле, он отказывался это есть. А потом он пригласил на ужин своих родителей, и они пришли. Это, надо полагать, было нечто вроде перемирия. Я подумала, что если приготовлю хороший обед, то мы поладим.

Вот я и решила подать к столу ростбиф. Я подумала, что здесь никаких ошибок не будет, слишком уж все просто. А после ростбифа я поставлю в духовку лимонный пирог – и все пройдет хорошо. Мать Тома – одна из тех высоких, худощавых женщин, которые носят платья с оборками и считают, что женственность именно в этом и выражается. Как только она переступила порог, я поняла: меня просто уничтожат, если я хоть на шаг отступлю от правил приличия.

Она осмотрела квартиру так, будто я держала Тома в тюрьме. Я предложила гостям коктейли, но это не слишком помогло: она взяла только один, а затем попросила салфетку, которую я забыла ей выдать. Она, кажется, говорила о том, что придерживается старомодных взглядов и что дело женщины – посвятить себя дому.

Наконец дошло дело и до горячего. В то мгновение, когда я подняла крышку над кастрюлей, мне стало ясно – что-то не так. Запах был совсем другой – так мясо не пахло и не должно было пахнуть. Ростбиф оказался гораздо темнее, чем следовало, да и вообще был каким-то неправильным. Все умолкли, когда я подала горячее, Том и его отец отрезали себе по маленькому куску, съели, а потом переключились на картофель. Мать Тома, которая пару минут не сводила с мужчин глаз, сказала: «Боюсь, никого в нашей семье не привлекает мясо дичи, даже если это оленина, особенно если ее так долго держали в духовке». Я едва не разрыдалась. В итоге я переволновалась так, что не смогла сама съесть ни кусочка, а потом еще сделала что-то не то с лимонным пирогом, и он не удался. В общем, ничего хорошего в нашей трапезе не было, кроме кофе. После того как ужин подошел к концу, Том сказал, что надеется увидеться с родителями у них дома, а я пришла сюда, чтобы выяснить, в чем причина.

Я думаю, что теперь все понимаю; я нашла объяснение. Мои пальцы обрели силу; слишком большую силу. Каждый раз, когда я готовлю что-то в горшке, в кастрюле и вообще под крышкой, у меня получается изысканное французское блюдо, и Том отказывается его есть. И я могу готовить только на сковороде.

– Очень интересно, – сказал Виллисон. – Очень интересно. С таким талантом вы легко могли бы стать поваром экстра-класса.

– Но я не хочу быть поваром экстра-класса, – завопила Дотти. – Я хочу только Тома. А теперь мне кажется, что я хочу еще «Александра».

– Если вы сами смешаете порцию, то и я выпью с вами, – сказал Виллисон. – Вы наверняка сумеете приготовить нечто особенное.

– Хорошо, – сказала Дотти. – Вы слышали, что он сказал, мистер Коэн? Пожалуйста, принесите сюда шейкер.

Она встала, взяла шейкер в свои крепкие руки и энергично встряхнула. Жидкость, которая полилась в стаканы, была светло-синего цвета. Китинг воскликнул:

– Да это же «Поцелуй ангела», Богом клянусь!

– Мистер Китинг, – сказал мистер Коэн, – божиться в присутствии леди в баре Гавагана не разрешается, иначе я бы и сам так же выразился. Этот дневной бармен всегда ставит «Крем де виолетт» на то место, где всегда стоит «Крем де какао». Вот я, должно быть, и прихватил не ту бутылку.

Покупатель, будь бдителен!