— У нас пункт питания, гражданин, а не пункт приёма потерянных вещей. Вам нужно обратиться в ментуру.
— А где ментура, не подскажете? — вопросил я с надеждой.
— Не подскажу, — кассир дернула плечиком. — Ни разу не было нужды туда обращаться.
С барменом разговор вышел гораздо короче: он с ходу предложил мне за найденный антиквариат 20 долларов, а когда я отрицательно качнул головой — то потерял ко мне интерес.
***
Дорогу в «ментуру» я разузнавать не стал, так как внезапно меня потянуло на любопытство. Нечаянно — возле начала широкого края подзорной трубы, на дереве, по периметру, я увидел выбитую надпись. Золотые буквы были вкраплены в дерево.
— Грехи Москвы?.. Нет, Моско-вии. Грехи Московии!? — удивился я, читая надпись по слогам. Когда прочел — то понял, что надпись на персидском языке, который я учил с целью концентрации воли и внимания.
Я удивился и поймал озвученное любопытство. Промелькнула, правда, мысль о малодушии, но я постарался её не заметить. Как позже выяснилось — малодушия тут всё же не было, а был — Божий промысел. Я купил пакетик у бармена, завернул в него находку. Вернулся в гостиницу. Скорее всего, Элю по возвращении я не видел, точнее — не увидел, и о её реакциях рассказать не получится. Моя голова была занята найденным прибором.
Я закрыл дверь номера на плотный оборот ключа, сел на кровать и рассмотрел прибор, трогая его своими длинными пальцами, с аккуратными подстриженными ногтями. Я ухаживал за руками, осознавая, что руки священника — важный инструмент Господа. Руками держат Библию, ими причащаются и их дают целовать прихожанам.
— Грехи Московии!.. — вновь пробормотал я, щупая надпись и около надписи. — Что это значит?.. Может, ответ внутри?..
Я поднес подзорную трубу к правому глазу и увидел в объективе кипенно-белую стену с ровными рядами окон, завешанными аккуратными чёрными шторами. А подушечки пальцев словно проткнули мелкие иголочки. Ощущение было скорее приятное, нежели болезненное…
— Ничего так себе ответ! — вскричал я, машинально отдергивая прибор от лица. И вновь перед глазами гостиничный номер, с гостиничной обстановкой и прочими атрибутами гостиницы. Неведомая стенка исчезла. Я совершил ряд тех самых действий, кои совершают все люди, когда лицезреют то, что не поддаётся их пониманию. Потряс головой, сглотнул и выдохнул… тупо посмотрел на находку, а потом кругом. Вероятно, это всё рефлексы, что заложены в теле каждого человека на генном уровне. Алгоритм действий прописал, конечно, Бог. Универсальный…
Находка не кусается, но показывает странные вещи. А может и вполне себе чудо?.. Нельзя про чудо сказать — почему же это чудо. Его можно только принимать как данность и наслаждаться им.
— Попробуем… — с надеждой сказал я и вновь приставил прибор к правому глазу. Опять проступила кипенная стена с множеством окон за черными занавесками. Я приподнял окуляр, устремляя его к потолку… потом повернул вправо и влево… наклонил к полу… — кипенная стена тянулась в окуляре беспрерывно и ровно, как будто и не было движений объектива.
Мне стало казаться, что я окружён невидимой стенкой со всех сторон!.. В общем, так и было. Встань и наступишь на окно, недоступное глазу. Я действительно встал и сделал неуверенный шаг вперед — держа прибор у глаза. Пальцы скользнули по надписи и… буквы крутанулись вокруг своей оси. Надпись оказалась неким кольцом из металла, скрепляющим части прибора. Послышался негромкий щелчок. Я увидел близко-близко одно из многочисленных окон, занавеси на нём исчезли (будто их убрала невидимая рука) … И вот передо мной комната, посреди коей стоит круглый обеденный стол под скатертью. За ним восседали три человека: мужчина, женщина и сын. Семья!
Грех I — Семейка уродов
Комната, по всей видимости, являлась обеденным залом, что подразумевало наличие ещё и кухни, где еда прежде готовится. И стопроцентно готовится кухаркой. На столе: торт, вазочка с шоколадными конфетами, маленькая бутылка дорогого вина и кофейник, сигареты и спички.
Картина напоминала идиллию, если не брать во внимание черные шторы, кои её и оттеняли. Но более странным было то, что… в этой богатой комнате просто кишело замками и цепями! Телевизор, часы на стене, ковер на полу, шкаф-сервант с бонбоньеркой, и даже стулья с семьей… все эти предметы интерьера были намертво соединены со стеной, батареей и полом, — с помощью озвученного железа. Явно, чтобы не украли. Какой-то странный и дикий гротеск, пока непонятный…
Вовки внешне являлся классическим терпилой: понурый взгляд, в котором таятся слабые остатки былого бунтарства. Сутулые плечи. Немного неуверенные движения, — перед собственно движением всегда секундная пауза. Лет 30—33.
Алиса — это конкретно купчиха. Лет 40, этакая самодовольная стерва. Повадки и тон голоса под стать барственному взгляду.
ebooksa