— Слушаю… хорошо, сейчас зайду.
В дверь постучали:
— Можно? — в кабинет просунулась средней полноты особа.
— Заходите, — равнодушно пригласил гинеколог.
Пациентка, скрипя длинной кожаной юбкой, присела за столик. Любезно улыбаясь, подала медицинскую карту.
— Я скоро приду, — молвил врач и, не обращая внимания на протянутую руку с карточкой, ничего не объясняя, вышел.
— А?! — сказала дамочка.
Через три минуты, Андрей Васильевич без стука ворвался в кабинет с табличкой: «Главный врач Репнин А. И.», без приглашения опустился на гостевой стул.
Главврач — толстый седой мужчина в очках, повел удивленной бровью. Конечно, врач врачу — «свой» человек, но без стука входить к Аниките Ивановичу могли только жена и дочка. И все в поликлинике об этом прекрасно знали.
Бутербродов глядел на начальника, не видя, правильнее было бы даже сказать, смотрел сквозь него.
— Вот что, Андрей Васильевич… — Репнин поднял и тут же опустил трубку зазвонившего стационарного телефона. — Из области спустили распоряжение. Необходимо от нашего города выделить одного врача для делегации, которая едет в Германию для обмена опытом.
Доктор слушал с застывшим лицом. Его мысли явно блуждали далеко от Германии.
— Ты здоров? — на всякий случай спросил Репнин.
— Да, — успокоил Бутербродов ровным голосом.
— Видок у тебя неважнецкий! — не поверил начальник. — Не выспался что ль?
Бутербродов неопределённо мотнул головой. Данная «мимика тела» натурально кричала: «Отвали!». Репнин был по квалификации педиатром и не въехал:
— Ну вот, парень… я наметил для обмена опытом тебя, как лучшего в нашем городке специалиста. Немецкий знаешь?
— Нет, — тем же ровным тоном отреагировал гинеколог. В глазах отразилась машинальная мысль, и он добавил: — Я в школе английский изучал.
— Надо выучить, хотя бы на бытовом уровне, — распорядился Аникита Иванович. — Айн, цвайн, гебен зе битте… Да что с тобой, Андрей!?
Заграничная поездка на халяву — это мечта любого нормального человека. Не всем же повезло родиться красивыми девушками с блядским образом мышления… Репнин не столько недоумевал, сколько негодовал! Он думал, его будут обнимать за широкий жест, а его посылают…