Витязь. Тенета тьмы,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Этот, коренастый, – сказала Маруся, – вежливый. Кто он?

– Дверг. Дверги – это гномы, понимаешь? И он тоже. Он их король, зовут его Иван Андреевич Монахов. Вообще-то Яков Ааронович Менахем, но…

– Тоже еврей, значит, – подытожила Маруся. – Евреи – они хитрые. И Лев твой Абрамович жук непростой, и король этот. В костюмчике.

– Ну Марусенька, не будь расистом! Иван Андреевич мне помог, когда я попала в полицию, а теперь…

– Абсистенцию, сказал, ищите. Я запомнила – красная, золотая, горячая, тяжелая. – Северянка глянула чуть в сторону, и щеки ее по необъяснимым причинам зарделись. – Сперва жидкая, а на воздухе каменеет.

– На воздухе каменеет, – повторила за ней Алина. – Послушай, Маруся. А я ведь знаю, что он ищет. Драконью кровь. Я была там, около дракона. Дядя Тай его гладил, и кровь… вот такая, как сказал Монахов, тягучая, красная и золотая, ну как лак с блестками… она не оставалась на пальцах, а рассыпалась, как песок. Как маленькие камешки. Значит, ему нужна драконья кровь.

– Пашка как ушел – и озеро другое стало, – сказала Маруся, прихлебывая мудреного коктейля с манго. – Ммм, на морошку похоже… На морошку с можжевеловой ягодкой… Рыбы осталось там, в Змеином, и много, это он не наврал. А все одно, не тот коленкор уже, без дракона-то… И мужики перепили, передрались. До смертоубийства аж дошло. При Пашке такого не случалось.

– Мария Кузьминична?

Белошвейка Беспрозванного, одетая в современный яркий спортивный костюм и узнаваемая с большим трудом, подъехала к столику на веранде на роликах.

– Вот, Лев Абрамович передал. Уже готово. Сели в пять пар рук.

Она достала из рюкзака пакет шуршащей коричневой бумаги, перевязанный разноцветной бечевкой.

– Носите на здоровье.

Маруся сунула нос в пакет, пока Алинка давала чаевые белошвейке и изучала счет за пошив.

– А уборная тут есть? – поинтересовалась северянка, колупая ногтем плотную космически-серебристую ткань. – Дурацкое – ужас… но я бы примерила.

По осенней московской улице шли, вдыхая загазованный воздух мегаполиса, две девушки. Чуть в стороне голосил мегафон, зазывающий на распродажу якобы таможенного конфиската, круглосуточный магазин пах ванилью и сдобой, а цветочный ларек-аквариум источал парфюмерные ароматы.

– Девушка, девушка! Умоляю, девушка! Мамой, папой клянусь! Мечта!

Маруся остановилась и начала поворачиваться медленно и неотвратимо, как боевой линкор в открытом океане. Молодой человек, который мог бы получить третий юношеский разряд по греко-римской борьбе в ультралегком весе на кубок славного города Дербента, слегка побледнел от величественности этого движения, но руку с букетом не опустил.

– Я привыкла, что обычно мне кричат, свистят, – хмыкнула Алинка, – но ты, Марья Кузьминична, ты… это третий за сегодня, нет? Хипстер тот, конечно, был получше…

– Тонконогий, патлатый? Фу, не мужик, а… кузнечик.

Марья Кузьминична выглядела как воплощенная мечта Веры Мухиной. Вся ее беломорская стать была облита серебром высокотехнологичной ткани супермодного комбинезона. Волшебство подмосковного гения создало образ футуристический и монументальный: корсаж придавал Марусиным габаритам очертания, которые назвать «рюмочкой» было бы недостаточно масштабно.