Но пират, вспомнил он, был сейчас в годах и не такой привлекательный, каким увидел его Ноэл впервые.
— И теперь, — сказала она, продолжая нить собственной мысли и не слушая его замечаний, — они позволят тебе умереть, так как начали думать, что весь мир, кроме Адамавары, недостоин их законов. Они позволят тебе умереть, и вместе с тобой — всему миру, кроме Адамавары.
“Знает ли эта женщина, о чем говорит? — думал Ноэл. — Или это только блуждания ее рассудка?”
— Ты больше не хочешь жить здесь? — спросил он. — Хочешь возвратиться туда, откуда пришла?
— Нет, — ответила она. — Это единственный мир, где я была счастлива. Мир, из которого я пришла, измучил меня, никогда не вернусь туда.
— Ты не будешь там испытывать недостатка в любовниках, — заметил он.
— Если смерть всегда рядом, — сказала она, — имеет значение, какой жизнью живешь. Если смерть далека, жизнь ценна сама по себе. Я могу любить, но прежде всего — жизнь. Я буду жить всегда, если смогу.
— Значит, ты не пойдешь со мной? — Вопрос испытывал, дразнил ее, потому что предполагал ответ, и Ноэл намеревался уловить в нем сожаление при мысли о его уходе. Но случилось другое — она приподняла голову с его плеча, посмотрела ему в глаза, впервые с тех пор как они занимались любовью.
— Когда ты пойдешь, — сказала она изменившимся голосом, — то пойдешь к своей могиле. Я не могу идти с тобой. Но пролью слезу. Я буду плакать о своей потерянной любви.
Эти слова не могли обрадовать. Его кровь будто замерзла в венах, потому что она говорила с ним через столетия, течение которых — если верить ей — судьба не позволит ему сопровождать.
6
На следующий день Ноэл попросил пришедшего Кантибха позволить ему увидеть Квинтуса и других спутников. Кантибх сразу же согласился, и впервые Ноэл покинул свою комнату. Они шли по кельям и переходам, какие можно найти в монастырях или тюрьмах внешнего мира. Проходили через деревянные, очень старые двери. В одной комнате увидели вполне здорового Нгадзе, которому тоже не терпелось повидаться с Квинтусом. Монах находился в такой же комнате, не далее сорока ярдов.
Квинтус все еще лежал в кровати, слишком слабый, чтобы встать, хотя чернота уже сошла с его кожи. Кантибх сказал Ноэлу, что Лангуасс в таком же состоянии и ему будет трудно говорить связно. Но Квинтус не спал и был в полном сознании. Он с радостью приветствовал входившего Ноэла и был доволен, что тот легко передвигается, несмотря на хромоту.
Сначала Кантибх хотел остаться, но вышел, когда Ноэл попросил у него разрешения поговорить с другом наедине. Кордери присел поудобнее на циновку рядом с кроватью — во время долгого изгнания привык обходиться без стульев.
— Как другие? — спросил Квинтус.
— Я говорил только с Лангуассом, — ответил Ноэл, — и он очень расстроен — все еще болен. Видел также Нгадзе, мне сказали, что Лейла и Нтикима на пути к выздоровлению. Очень хочу увидеть обоих. Кантибх все еще донимает меня расспросами, хотя подозреваю, что мы уже рассказали многое из того, что они хотели узнать.
— Возможно, — сказал монах. — Хотя не уверен, что они точно знают, чего хотят. Что они говорили?
Друзья обменялись подробностями расспросов.
— Что, по-твоему, сделают с нами? — спросил Ноэл, когда монах закончил свой рассказ.
— Будут здесь держать и будут с нами любезными, пока мы послушны. Не думаю, чтобы они нам навредили, если мы, конечно, не оскорбим их. Аеда сказал, что элеми будут рады изучить все, что я передам им из мудрости мира. Они обходятся со мной, как с бабалаво дальнего племени, ибо рассчитывают на меня.