Суперанимал

Уверен, что я не произносил вслух ничего подобного. Ну разве что самую малость – и очень тихимшепотом.

Но ЕБ тоже зашептал:

– Быстро не получится, сынок. Придется еще помучиться. Позволь дать тебе совет: пореже слушай свою бабу – она ведь ищет совсем другое. Ребенка, мать ее так! Это может стать твоей проблемой, большой проблемой. Свихнувшаяся сучка – плохой напарник, не так ли? Она заведет тебя черт знает куда. Она запоминает все, что прочла, а какой прок? Монсальват – старая рухлядь. Тут было полно недоумков, которые пачкали стены… Ищи, сынок, и не поддавайся соблазнам! А вдруг сейчас ты ближе к цели, чем когда бы то ни было?!

Назойливый шепот пропал. ЕБ чересчур разговорчив. Одна из примет гласила, что это плохо. Он любил поболтать с приговоренными…

Но вообще-то он прав. Если мифическое Место существует – а я в это по-прежнему верил, принеся в жертву и оставив в лабиринте свою кровь, шкуру и немного рассудка, – значит оно хорошо спрятано. Так хорошо, что многие поколения разведчиков, жившие до меня, не сумели его отыскать.

Я исподтишка наблюдал за Сиреной. Каждое слово ЕБа было клеймом, выжженным на моем мозге. Что Он имел в виду под «большой проблемой»? Разве я подчинялся Сирене? По-моему, до сих пор я сам выбирал маршрут.

«По-твоему?»

Оказывается, черви сомнений умеют разговаривать… А как насчет ее песен? Да-да, песенок, порой неотличимых от бреда; колыбельных, навевающих сны и мечты; долгих неотвязных чтений наизусть на сон грядущий, которые в конце концов порождают ложные воспоминания? Она все делает вскользь, между прочим, – но ее паутина держит крепко. Я жертва, из которой она медленно высасывает…

23

…Уже через секунду выражение предельной изнуренности на ее лице сменилось совсем другим. Моя жена превратилась в разъяренную самку и бросилась вслед за убегавшим. Несмотря на то что крысоиды успели попробовать на вкус ее мясо и по ногам Сирены обильно текла кровь, она не издала ни звука, а бег ее был плавным и быстрым.

Моя черная зависть к счастливчику тут же улетучилась куда-то.

Я был предоставлен самому себе и даже не осознавал, как сумел выбраться из «полыньи». Естественно, у меня не осталось ни времени, ни возможности пускать благодушные сопли. Подохнуть сейчас было бы чертовски обидно. Мысль о возможных ловушках крутилась в голове, как спираль с заточенным краем, цепляя, наматывая на себя и кромсая все остальные мысли, более отвлеченные.

Туннель был залит рассеянным светом, сочившимся сквозь молочно-белые панели под сводом, и плавно изгибался. Я не мог видеть, что находится за поворотом. В туннеле был проложен монорельс. Я откуда-то знал, что именно так называется гладкая металлическая полоса, сверкавшая, будто клинок. И я даже знал, для чего она предназначена. После хаоса крысоидного лабиринта ничем не нарушаемая строгая геометрия успокаивала. Я оказался если не дома, то по крайней мере в своей стихии.

И тут наступила неизбежная минута слабости. Из меня словно вытащили скелет, и тело превратилось в кровоточащее желе. С окраин сознания подкрадывался черный морок, но я держался до последнего. Надежда на спасение увяла, не успев раскрыть лепестки; остались только мертвый шлак и опустошенность, а желание уснуть было почти непреодолимым.

Я решил подвести промежуточные итоги и осмотреться. Начал с себя. Выбираясь из «полыньи», я уже не замечал укусов, однако зверье не дремало. Теперь, лежа на боку с поджатыми ногами и глядя на свои бедра, я гадал, что же они мне напоминают. Наконец понял: два вспаханных бурых холма. Не хватало только крестов на вершинах – крестов, на которых висели бы мученики. Лохмотья ткани присыхали к ранам и при попытке согнуть ноги отламывались с отвратительным хрустом.

Я потянулся за санитарным пакетом, лежавшим в нагрудном кармане, но затем передумал. Ох уж эти подарочки ЕБа! Я и так двигался с трудом и не хотел бы превратиться в запеленутую мумию. Отложим перевязку. Пусть этим займется Сирена. Я вспоминал ее умелые ласковые руки… Сирена бросила меня ради… Ради кого? Увижу ли я ее снова?… Надо идти, ползти вслед за нею. Тем более что этот гул… Этот гул нарастал. Приближалось что-то. Не Барон, нет. Однако я знал (откуда?), что этоспособно размазать меня по стене туннеля. Превратить в длинную-длинную кровавую фреску. И надо было ползти в сторону… В какуюсторону?

До чего же трудно разлепить свинцовые веки. Каждый раз, моргая, я будто поднимал тяжеленную крышку гроба. «Внутри», в темноте полузабытья, мне было спокойно и уютно, не хотелось шевелиться, нарушая этот хрупкий покой, однако где-то там, «снаружи», в безжалостном свете, оставалось незаконченным какое-то дело. И что самое обидное, я уже не помнил – какое. Гробы я видел только на картинах и гравюрах в старинных книгах, хранившихся не только в библиотеке, но и разбросанных в замке повсюду, будто никчемные «призы». Гробы похожи на автономные убежища – правда, очень маленькие, индивидуальные. Некоторые были снабжены кодовыми замками, отпиравшимися изнутри.

ЕБ объяснил мне, что гробы предназначены для анабиоза. Или, проще говоря, летаргического сна. Свихнувшийся старик напридумывал кучу заменителей простого слова «смерть». Между прочим, в Монсальвате нет кладбищ, нет скоплений костей и праха, нет грязи и гнили. Кто-то – возможно, неприкасаемые, – убирает трупы и кровь, остающиеся на местах сражений. Ничто не должно нарушать стерильной чистоты. Мертвые попадают в Геенну, после чего исчезают бесследно. Еще никто не вернулся. Его Бестелесность болтает о каком-то космосе. Может, космос – это и есть Геенна?

(Единственное исключение – Первый Князь. Но ведь это всего лишь оболочка, чучело, что-то вроде полного доспеха, выставленного на всеобщее обозрение с непонятной целью. Я думаю, что Князь и его пес – дурацкий памятник старинным временам, о которых все давным-давно позабыли.)

* * *

Я преодолел первые полметра. Запах крысоидов рассеялся. «Полынья» затянулась. Чтобы убедиться в этом, я потрогал рукой то место, где еще недавно находилось замаскированное отверстие. «Плева» исчезла. Рука наткнулась на теплый металл. И этот металл вибрировал все сильнее.