Пятно мелькало, пронизывая легкую облачную дымку. Его очертания казались необычными – оно не было похоже ни на птицу, ни на воздушный шар, ни на метеозонд. Скорость увеличения неопознанного объекта подсказывала Девятаеву, что при неизменных собственных размерах тот движется чуть медленнее самолета. Потянув штурвал на себя, пилот изменил высоту, но через несколько секунд пятно снова появилось прямо перед ним. Оставалось двести пятьдесят километров до полосы.
С него было достаточно. Он начал связываться с аэропортом, запрашивая условия посадки, но не успел сообщить ничего, кроме своих позывных. Тень промелькнула за передним стеклом кабины. Она надвинулась на пилота быстрее, чем тепловоз на лежащего между рельсами человека. Девятаев не успел даже закрыть лицо руками. Ему не снесло голову осколками стекла только потому, что удар пришелся в правую часть кабины.
Раздался оглушительный хлопок, и сразу же стал слышен мощный гул двигателей. Окровавленное облако пронеслось мимо пилота и со звоном расплескалось по переборке за его спиной. Девятаев дернулся влево. У него заложило уши, а ворвавшаяся в кабину струя воздуха хлестнула по глазам. Тем не менее, это не избавило Антона от самого жуткого зрелища в его жизни, которое затмило даже взрыв «Су-27».
То, что пробило остекление, оказалось телом женщины, а у нее осталась только передняя часть головы с вывернутой нижней челюстью. От удара шейные позвонки разрушились, и череп осел на ключицы. Сплющенное лицо выглядело соответственно, но отставной полковник узнал бы его и по единственному фрагменту.
Тело свешивалось в кабину, неведомым образом застряв в звездообразной дыре. Снаружи находились поломанные ноги, вывернутые под невероятным углом и прижатые к передней части фюзеляжа и радиопрозрачному колпаку локатора. Огромный раздутый живот закрыл приборную доску.
Девятаева затрясло. Его трясло от ужаса именно потому, что он знал: этого никак не может быть. Он видел свои трясущиеся руки, но не мог разжать их, чтобы отпустить штурвал…
С головы его жены острыми краями стекла почти полностью был содран скальп, и кровь густеющими комками стекала по уцелевшим клочьям волос. Перекошенное и когда-то красивое лицо затвердевало под коркой инея; по нему пролегли глубокие лиловые борозды.
Жена была одета в домашний халат, порванный теперь во многих местах. Из одной такой дыры свисали маленькие холмики грудей, набухших молоком и почти не пострадавших. Одна рука была оторвана и лежала очень близко от ног Девятаева. Вторую раскачивал врывающийся снаружи поток воздуха.
Но не это было самое ужасное. Антон получил небольшую отсрочку. Ужасное оказалось не слишком заметным и было заключено внутри распоротого живота его возлюбленной. Когда пилот остановил на нем взгляд, мертвая женщина улыбнулась ему заиндевевшими губами, растянув их с тихим, но отчетливым треском. Уцелевшая рука дрогнула, и кисть медленно поползла к Девятаеву, будто лиловый паук…
Экс-полковник заскулил, даже не слыша этого унизительного для себя звука. Он мечтал подохнуть, но не мог сдвинуться с места, не то что причинить себе какой-либо вред. Он не пошевелился и тогда, когда ледяные пальцы обхватили его шею, а жена, которой полагалось быть дважды мертвой, начала подтягивать к нему свое тело.
…Тающий лед осыпался с нее розовыми кристаллами, и вскоре лицо, покрытое трупными пятнами, закрыло от Девятаева все остальное. Он пытался оттолкнуть от себя это тело, бывшее когда-то не слишком тяжелым, но сейчас оно придавило его, как обломок гранитной скалы. Его руки соскользнули вниз и тут же были прижаты к бедрам. Штурвал оказался в крайнем притянутом положении; самолет начал набирать высоту. Ноги трупа с переломанными костями провалились в отверстие, и теперь в кабину без помех врывался яростный холодный ветер…
Жена оседлала Девятаева, крепко обхватив его шею искалеченной рукой. Антон, у которого от потрясения дрожали веки, смотрел в глубокую трещину, начинавшуюся от ее груди и протянувшуюся до паха. Там шевелилось что-то розовое, ритмично ударяя его в живот. Потом он ощутил прикосновения маленьких и очень ловких ручек, разорвавших комбинезон и расстегнувших пуговицы на рубашке.
Девятаев почему-то решил, что уже сошел с ума. Во всяком случае, он преодолел рубеж, за которым не было ужаса и осталась лишь тупая апатия… Женский таз вибрировал над ним, прижимаясь все сильнее и сильнее. Потом маленькие детские зубки, похожие на крысиные, начали прогрызать дыру в его коже. Несмотря на дичайшую боль, он не мог изменить положение тела. Собственная кровь стекала ему в пах и собиралась под непромокаемой тканью комбинезона липкой теплой лужей.
Младенец продолжал грызть быстро и неуклонно, работая челюстями, будто взбесившаяся землеройка своими лапками. Потом раздалось влажное чавканье. Девятаев, каким-то чудом не потерявший сознания, понял, что ребенок уже добрался до его внутренностей.
Когда полость в животе стала настолько большой, что в ней могла поместиться кукла, младенец выполз из материнского чрева. Он был багрово-синим и волок за собой зловонную пуповину. Потом он сам перегрыз ее и принялся устраиваться в горячем клубке кишок. Слизь, которой он был покрыт с ног до головы, служила ему смазкой. После этого розовые пальчики схвати лись за края раны, пытаясь снова соединить их и спрятаться от закатного света…
Но света уже почти и не было.
Последние лучи солнца прокололи небо гаснущими конусами, и на их месте появились первые звезды. Альтиметр, которого Девятаев не мог видеть, показывал восемь километров – потолок для самолетов такого класса. Вскоре стрелка уперлась в ограничитель, но «Ан-58» продолжал набирать высоту, с ревом поднимаясь в разреженные и холодные слои атмосферы.
Спустя еще несколько десятков секунд началось оледенение. Девятаев, выдержавший чудовищную пытку до конца, почувствовал, как немеет лицо, покрываясь маской инея. Это было его Последним ощущением. Тело женщины бесследно исчезло, словно растворилось в воздухе.
Мертвец, внутри которого находился ребенок, сидел в пилотском кресле, уставившись перед собой невидящими глазами. В них постепенно набивались льдинки. В волосах скапливалась снежная вата. Корка засохшей крови превратила ткань комбинезона в твердую ломкую оболочку.
…В течение десяти минут самолет летел на высоте двенадцать километров. Теоретически этого было достаточно, чтобы все живое в разгерметизированной кабине стало мертвым.
ebooksa