— Ты, проклятый баптистский проповедник!
Из-за угла словно перекати-поле выкатился огромный ком блеклой бумаги, который подскочил, затем, трепеща на ветру, прижался к ногам Джима.
Уилл со смехом сграбастал бумагу, швырнул по ветру — пусть летит! И вдруг перестал смеяться.
Мальчишки, наблюдая, как блеклый шуршащий ком удаляется, пролетает между деревьями, внезапно замерли.
— Подожди-ка… — медленно сказал Джим.
И вдруг они закричали, запрыгали и побежали.
— Не порви его! Осторожней.
Бумага билась в их руках, как пойманная птица.
«Приходите двадцать четвертого октября!»
Их губы шевелились, следуя за словами, набранными шрифтом в стиле рококо.
«Кугера и Дака…»
«Карнавал!»
«Двадцать четвертого октября! Это завтра!»
— Не может быть, — сказал Уилл. — После Дня Труда карнавалов не бывает.
— Тысяча и одно чудо! Смотри!
«Мефистофель! Пьющий Лаву! Мистер Электрико!
Монстр Монгольфьер!»
— Воздушный шар, — сказал Уилл. — Монгольфьер — воздушный шар.
— «Мадемуазель Таро!» — прочитал Джим. — «Повешенный человек. Дьявольская гильотина! Разрисованный человек». Ого!
— Всего лишь старое пугало с татуировкой!