Еще шаг. Еще. Так Джим и шел.
— Задержи-ка его, Уилл, — сказал отец.
Уилл побежал.
Джим поднял правую руку.
Медные стойки карусели отражали свет и отбрасывали его в будущее, они вытягивали тело, словно густой сироп, и как ириску растягивали кости, они окрашивали щеки Джима в цвет солнечного металла и придавали жесткое выражение его глазам.
Джим дотянулся. Медные стойки застучали по его ногтям, вызванивая новую мелодию.
— Джим!
Медные стойки мелькали желтыми бликами, словно лучи солнца, взошедшего среди ночи.
Музыка светлым фонтаном била ввысь.
— И-и-и-и-и-и-и-и…
И Джим тоже завизжал.
— И-и-и-и-и-и-и-и…
— Джим! — на бегу кричал Уилл.
Джим хлопнул ладонью по медной стойке. Она проскочила мимо.
Он хлопнул по другой стойке. На этот раз его ладонь крепко ухватила металл.
Пальцы потянули за собой запястье, вслед за запястьем потянулась рука, за рукой — плечо, за плечом — все тело. И Джима оторвало от земных корней.
— Джим!
Уилл подскочил к карусели, ухватил было Джима за ногу, но не удержал.
Джим закружился среди завывающей ночи на огромном, темном, по-летнему нагретом круге; Уилл бежал за ним.
— Джим, слезай, Джим, не оставляй меня