Из-за ограды доносились звуки перестрелки, время шло, а никто не возвращался. Женщина взглянула на циферблат золотых «Картье» и со свойственной ей раздражительностью подумала: «Двенадцать минут они уже там возятся, сколько еще?» Достав из кармана кожаной куртки пачку сигарет, вслух проговорила:
— Говорила Тимуру, чтобы он отдал мне этого мальчишку. Сейчас не было бы этой нервотрепки.
Смяв пачку, Лариса со злостью швырнула ее себе под ноги и тут же направилась к багажнику машины. Подняв крышку, убрала фальшдно и извлекла наружу серебристый прямоугольный футляр. Щелкнув замками, Лариса открыла футляр, на синем бархатном ложе лежала ее любимая игрушка, карабин «манлихер» с бронебойными пулями. Расчехлив оптический прицел, молодая женщина передернула затвор и тут же ощутила накатывающую волну возбуждения, это было забытое, ни с чем не сравнимое чувство еще с войны.
Несмотря на то что Тимур ей запретил строго-настрого ввязываться в эту драку, Лариса решительно направилась к ограде, про себя решив: «Там, где мужчины возятся, женщины справятся без труда».
Когда звуки перестрелки внутри здания стихли, Хохи облизнул неожиданно пересохшие губы и посмотрел назад, туда, где засел Тимур с остальными гвардейцами. Если все его люди погибли, а он жив, получается, сам струсил и послал на смерть других. За это полагается публичный расстрел и позор на весь его тейп.
Сжав изо всей силы рукоятку «скорпиона», Хохи медленно двинулся к распахнутой настежь двери. В узком коридоре, ведущем внутрь цеха, безжизненно свесилось двуствольное ружье «самострел». Сейчас оно не таило смертоносной угрозы, чеченец шагнул дальше, в темный провал цеха.
Услышав стоны раненого, Хохи в душе надеялся, что это стонет беглец, верзила даже представил, как он будет пытать его. Чеченец сделал несколько шагов в глубь помещения и тут же ощутил тупой удар в затылок.
Удар был не сильный, но весьма ощутимый. Хохи замер, почувствовав упирающийся в мощный затылок теплый ствол пистолета.
— Что, джигит, хочешь умереть? — За спиной раздался знакомый ненавистный голос, только теперь вместо покорных ноток слышался насмешливый, издевательский тон. Чеченец молчал, понимая, что достаточно небольшого усилия крайней фаланги указательного пальца, и его голова разлетится на десятки больших и маленьких кусков.
— Хохи, медленно подними руки.
Верзила медленно выполнил команду, даже не стал сопротивляться, когда почувствовал, что рука Виктора ухватила за ствол «скорпиона».
— Теперь медленно поворачивайся и иди на выход, — приказал недавний пленник.
Они медленно двинулись к выходу. Теперь Хохи ощущал не только ствол пистолета, упирающегося в голову, но и ствол своего «скорпиона», упирающегося между лопаток.
— Скажи своим, чтобы не стреляли. Будем переговоры вести, — спокойно проговорил Виктор, еще сильнее вдавливая оружие в мускулистое тело чеченца.
Тот что-то прокричал по-вайнахски. Когда они вышли на крыльцо, из укрытия выглянул Тимур, за ним появились еще двое боевиков.
«Ага, это все, что у тебя осталось», — усмехнулся Виктор, пересчитав оставшихся врагов. Тут же убрав от спины пленного «скорпион», направил его на ближайшего боевика, нажал на гашетку. Пистолет-пулемет дернулся, изрыгнув сноп огня, расчертил грудь гвардейца несколькими кровавыми точками. Остальные бросились обратно в свои укрытия, стреляя в ответ. Несколько пуль попали в Хохи, служившего живым щитом для Виктора. Боль от ранений вывела его из состояния шока, избавив от постыдного для джигита чувства испуга. Заревев по-медвежьи, он стал разворачиваться, решив, что и голыми руками разорвет мальчишку. Выстрел в упор из «Макарова», как и предполагал чеченец, разнес его голову на множество кусков.
Виктор рухнул на пол и отполз обратно под защиту стен цеха.
На войне нет подлости, есть лишь военная хитрость.
— Это какой-то бред, — прошептал Тимур, стреляя в дверной проем. Он уже вообще ничего не понимал. Что же происходит? Его люди гибнут, а этот среднерусский лапоть как заговоренный, пули его не берут.
— Надо спалить его вместе с сараем, — предложил лежащий рядом седовласый гвардеец. — Как помойную крысу.