Джамиля, положив две ложки песка, потянулась за пухлым, политым шоколадной глазурью эклером.
Лариса, закурив, наблюдала за подругой, которая с аппетитом уплетала пирожное. Несмотря на почти тридцатилетний возраст, Джамиля все еще оставалась ребенком, которого только и научили нескольким патриархальным постулатам (типа калым и девственность), да еще стрелять без промаха. Умение стрелять пригодилось на войне, а вот все остальное...
Неожиданно Джамиля оторвалась от еды и внимательно посмотрела на подругу, потом произнесла:
— А тебя не тянет туда?
Ее иссиня-черные глаза, до этой минуты безжизненно тусклые, мгновенно вспыхнули и заискрились, как два черных бриллианта. В этом сиянии Лариса неожиданно ощутила странный магнетизм, ее сердце учащенно забилось. Еще недавно встретив искалеченную девушку, она дала себе слово больше с ней не встречаться. Но прошло всего несколько дней, и Ларисе снова захотелось увидеться с Джамилей. Что это, тяга к общению с боевой подругой, жалость к ее увечью или все-таки магнетизм черных кавказских глаз?
Две недели, как Тимур уехал в Чечню, она просто с ума сходила от тоски. И встреча с Джамилей была сейчас отдушиной для нее.
— Мне по ночам снится война, — наконец произнесла она. — Мой друг на днях поехал туда. Но мне он даже думать запретил о Чечне...
— Хорошо, когда есть кому о тебе заботиться, — тоскливо произнесла Джамиля, ее искристый взгляд снова угас.
Решение возникло само собой. Лариса затушила окурок, одним глотком выпила уже остывший кофе и, глядя в упор на подругу, спросила:
— Чем сегодня вечером занимаешься?
— Как обычно, ничем. Может, телевизор посмотрю...
— Слушай, а давай завалимся в какой-нибудь ночной клуб и, как сейчас говорят, оттянемся по полной программе, — предложила хозяйка бутика.
Лицо молодой чеченки смущенно вспыхнуло.
— Ты что, с моей внешностью, — заикаясь, произнесла девушка.
— А что, — не сдавалась Лариса, — это же ночной клуб, а не аристократический. Там полумрак, светомузыка, никто ничего не заметит. Да и по большому счету всем плевать друг на друга, каждый занят только собой.
— Но я не... — Джамиля пыталась найти причину отказаться, но Лариса ничего не хотела слушать.
— Прекрати, боишься согрешить, но ты сама только что сказала, что в этой жизни тебе ничего не светит. Согрешить против веры, но ты едешь на войну, а погибшим за веру все грехи прощаются.
За последние годы Лара, мечтая о браке с Тимуром, сильно поднаторела в вопросах ислама.
— Так и умрешь, ничего не узнав в этой жизни.
Последний аргумент оказался наиболее веским. Черные глаза Джамили вновь вспыхнули огнем, на лице появилась саркастическая улыбка, и она с вызовом произнесла: