Помощница по вызову

Отрицание провожу в изоляции своей квартиры: шоковое состояние от всего произошедшего помогает пережить самую острую боль. Бесконечные слезы и усталость от них - победить бессонницу. Вырубаюсь от бессилия. Появившаяся на моем пороге Ангелина - напиться так, что с этого момента я даже смотреть на алкоголь не могу. И уж точно не впаду в него в дальнейшую зависимость.

Переключиться на стадию гнева помогает издательство, с которого мне несколько раз звонят в течение недели. Поздняков и правда “все уладил”, но им же надо было уточнить. Выяснить. Определиться, есть ли у меня все еще “способность влиять на автора”. В итоге я делаю то, что не делала никогда в жизни - и не уверена, что повторить смогу… хотя смогу. Это оказалось удовольствием. Когда тебе совсем-совсем плевать на то, что тебе скажут и сделают с тобой, потому что ты не боишься - точно знаешь, что же на самом деле страшно.  Я к редактору и его команде врываюсь демоницей, жаждущей крови. Нет, не ору, не истерю. Применяю другие, привитые мне способности, говорю жестко и  дерзко. Всё им высказываю. И по поводу обещанного когда-то карьерного роста, по поводу отношения их ко мне, того, как я вообще оказалась первый раз у Позднякова.  Прерываю на полуслове их вопросы, негодования, что работа моя вроде закончена, но “можно было бы больше сделать”. Что меня официально пока не уволили и не понятно как увольнять и рассчитывать, может отработать или…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Не понятно? Я им объясняю. Я же подготовилась. Сходила к отцу на консультацию и, не вдаваясь в подробности, попросила помочь. Чтобы даже малейшего сомнения не выказать, а четко разложить, на что я имею право. И если это право нарушено  будет опять - что я сделаю, чтобы отстоять себя.

И перед старшим Гольцем тоже четко обозначила границу между его советами и вмешательством в мою жизнь.

- Я еще на Новый Год понял, - вздохнул он тогда, - Что ты выросла. Много думал над этим, да и бабушка твоя просветила, что не понял… Это не ты маленькая, это я отпустить не могу. Теперь придется. Будем учиться жить по-другому?

- Будем, - кивнула, смаргивая слезы.

- И… маме позвони. Она переживает. Правда.

Торг прошел у меня под знаком денег.

Я получила все выплаты от издательства. И что мне по контракту поздняковскому было положено. Не больше и не меньше, на карточку. Это много было… При желании, не разбрасываясь, я могла жить на эти деньги несколько месяцев. Или вернуть могла. Чтобы не было ощущения, что мне за постель заплатили.  Вообще  была мысль бы превратить их в наличность, приехать к нему и…

Не знаю.

Я спорила сама с собой, мои ли это деньги. И что с ними делать. И  что вообще дальше делать. Может стоить позвонить хотя бы Владу, узнать, кому он хотел меня рекомендовать? Спросить совета, чем я могла бы заняться на самом деле - ведь как бы я к нему ни относилась, а он ко мне, лучше, чем он, меня не знал никто. И единственный, пожалуй, сразу поверил в мои мозги. Пусть и пользовался так нагло телом и сердцем.

Эо же ничего?  Можно же звонить, раз по делу, а не с личными вопросами? Просить о помощи...

Но я этого не сделала. И хорошо. Хорошо, что, вместо того, чтобы нажать на “позвонить”, я внесла его номер в черный список. Вскрывать только что зашитую рану не стоило. Мое состояние и так в дальнейшем было похоже на танец с депрессией: шаг вперед - два назад. Сожаления о прошлом сменялись сослагательными мечтами о будущем.  Я все думала - а что если? А если бы я тогда не взбрыкнула? С ним же нельзя так - давить и настаивать. Если дамбу прорывает, он делает все, чтобы воду отвести и залатать пробоину.

А вот когда вода незаметно просачивается, то привыкает…

Может все-таки привык? Позвонит? Вдруг поймет, что ему без меня совсем хреново? Вдруг узнает, что на Землю с огромной скоростью летит комета и мы все умрем - через сутки - и он эти последние сутки хочет со мной провести?

Я садилась за компьютер, открывала новый документ и гордо писала “ГЛАВА ПЕРВАЯ”, намереваясь описать свои переживания в будущем бестселлере. И сидела,  смотрела на эти два слова невидящим взглядом до тех пор, пока не темнело. Я изливала потоки своих тревожных мыслей на Ангелину, апотом отказывалась от них, вообще от всяких мыслей.

То забивала себе голову лихорадочной писаниной всяких статеек, которые нахватала на  бирже фриланса. То бегала по магазинам в поисках стиля для моего “нового я”, то лежала часами и смотрела в потолок, потому что осознавала - никто не прикоснется ко мне, как Влад.

Никто не будет смотреть одновременно издевательски и нежно.

Никто не посадит на крючок самых низменных и самых высоких переживаний… И тающий след от его прикосновений никогда не вспыхнет сверхновой. И я, вся такая сильная и самостоятельная, выживу, конечно, и даже научусь быть счастливой.  Но нафига мне такая самостоятельность и счастье, а?! Если без него…

Окончательное принятие пришло вместе с окончательной опустошенностью и первым днем весны.