Высшая мера

22
18
20
22
24
26
28
30

Никита улыбнулся.

— Что ты?.. Милый…

Мальчик чуть слышно проговорил:

— Кубанью пахнет… рекой…

Зубы Мартынова все глубже впивались в собственный кулак. В горле стоял ком, и от этого он, чекист и вояка, немало повидавший на своем пути, почти задыхался. Все же сглотнул ком и шепотом повторил свой вопрос:

— Как же так, сынок?..

— Я искал вас, дядь Терентий, верил, что побачимся. А они… беляки… схватили меня, пытали…

Терентий Петрович продолжал гладить руку Никитки и молчать — никакие слова не могли выразить сейчас его боли.

Неожиданно мальчик попросил его:

— Дядь Мартынов, расскажи мне про что-нибудь?

Терентий Петрович выпрямился, еще больше посуровел и, тяжело дыша, начал говорить. Сперва это была речь тихая, с придыханием и паузами, потом голос окреп. Мартынов говорил о том, какая прекрасная будет жизнь после того, как окончится война. Хлеба заполонят все поля, горячо задышат заводы, а веселые гудки паровозов станут разноситься далеко-далеко. И все это не сказка, все это непременно сбудется…

— А сказки вы знаете? — жалобно спросил Никитка.

— Какие? — удивился Мартынов.

— Ну… веселые. Может, побасенки якись?

Несколько минут Терентий Петрович тер лоб, затем, прикрыв ладонью глаза, начал: «Вот… слушай… Ехала деревня мимо мужика — лаяли ворота из-под собака́. Выбежала палка с теткою в руке», — он больше не мог сдержаться. Слезы, рыдание вырвалось из груди. И отцовская любовь к Никитке, и страшное напряжение всех последних дней и лет — все, все было в этих слезах.

Мальчик молчал, удивленно глядел на Терентия Петровича, потом сказал:

— Я-то им тоже устроил. Гранатой в них, в гадов… Дядь Мартынов! А может, тогда на дороге те же самые были? И полковник и остальные?

Эти слова он произнес с жаром, с прежней живостью. Мартынов обрадованно закивал:

— Конечно, они, сынок. А хоть и другие… одного же куста ягодки!

…Вечером хоронили погибших наших конармейцев.