– Дорога действительно опасная, – как можно мягче заметил я. – Но меч не поможет. Владеть им вы не умеете, а брат Ансельм – и подавно. Защитой нам будут наши ризы и звание брата-бенедиктинца. Впрочем, если хотите, кольчугу я вам достану.
Физиономия Пьера медленно приобретала обычный вид. Наконец он улыбнулся:
– Спасибо, отец Гильом… Только тут еще одно есть… имеется…
Он замялся, затем с явной неохотой продолжил:
– Отец аббат говорить… говорил, что в округе Памьеусе…
– Памье, – улыбнулся я, – «ус» не надо.
– Памье… Нечисть всякая имеет есть… быть… Это нехорошо есть. Моя матушка говорила…
– Брат Петр! – воззвал я не без суровости. – Вспомните Святого Бенедикта, в орден которого вы вступили. Разве боялся он всяких бабок-ворожей? Вы – монах Сен-Дени!
– Так-то оно так, – неуверенно согласился Пьер. – Да только нечисть тамошняя… Из Памье… Она, говорят, нас не боится…
Я покачал головой. Такое приходилось уже слышать – святость действует лишь в ближней округе, а дальняя нечисть не обращает на гостей никакого внимания, если не хуже.
– Монаха Сен-Дени нечисть боится даже в земле серов[16], брат Петр!
– Ну да, ну да, – поспешно кивнул нормандец. – Только тут, в деревне, одна бабка имеется. У нее я амулет один присмотреть… присмотрел. Говорит, что против любого беса…
– Лягушачьи лапки? – поинтересовался я. – Или когти ее черного кота? Брат Петр!
Он вновь сник. Я хотел уже добавить к дюжине «Радуйся» еще столько же «Верую», но пожалел парня. Все, что видел он в жизни, – грязная деревня в Нормандии и суровые стены Сен-Дени. Окситания для Пьера – дальше, чем земля серов. Подумав, я посоветовал ему обратиться к кому-нибудь из братьев и одолжить ради такого случая что-нибудь подходящее – кипарисовые четки из Святой Земли или иконку, освященную в Риме. Пьер несколько успокоился, и я оставил его наедине с «посохом». Не грех поучить моего нормандца уму-разуму, но я вовремя вспомнил о брате Ансельме. Этот, конечно, «посох» вырубать не станет и в деревню за лягушачьими лапками не пойдет, но, как известно, в тихом омуте…
При моем появлении брат Ансельм сделал неуловимое движение, что-то пряча под одеялом. Больше прятать некуда – келья была, как и полагается, больше похожа на средних размеров склеп. Правда, некоторые братья умудрялись оборудовать превосходные тайники в стенах, но брат Ансельм еще зело молод и неопытен.
– Что там у вас, брат мой? – поинтересовался я самым невинным тоном.
– Н-ничего, отец Гильом, – твердо ответил паренек и моргнул, точь-в-точь как брат Петр. Я задумался.
– После нашего разговора, брат Ансельм, вы отправитесь на задний двор и найдете брата Петра. Под его наблюдением до обеда будете колоть дрова. После обеда под его же наблюдением лично вырубите себе дорожный посох – он вам объяснит, что к чему. Затем принесете десять ведер воды. А теперь покажите то, что прячете.
Кинжал – прекрасная дамасская работа, золоченая рукоять, герб из цветной эмали. Я потрогал острие и едва не поранился – тот, кто точил оружие, знал свое дело.
– Это ваш герб, брат Ансельм? – поинтересовался я, разглядывая изображение аиста и непривычный девиз: «Мои крылья белы, как снег».