Ола

Грохнула толпа, за животики взялась. А братья-гато уже при деле. Смейтесь на здоровье, жители доброго города Севильи!

А вот сморчок в мантии, из судейских который. Грамотку развернул, к народу оборотился. Да только шумят, слышно плохо.

– …оную штуку бархату венецианского и продать хотел…

– Нея-я-я-я-я!

Дергается человечишка, рот раззявил, не иначе до небес докричаться думает. Да только толку-то!

– …свидетельствами уличен и сам сознался…

– Не сознавался-я-я! Били меня, признаться заставляли-и-и!

Хохочет народец, на палача поглядывает. А тот все с мухами разбирается. Пока что.

– …пятьдесят ударов полных, с размахом, да клеймо поставить, да на галеры королевские…

– Не винова-а-а-аты-ы-ый!

Хоть бы молчал! Сразу видно – не наш, не из настоящих, не с Ареналя…

– Эй, сеньоры!!! Гоже ли поступаете?!

Стихла толпа, осекся судейский, даже ворюга с раззявленным ртом замер. Больно уж голос серьезный был.

– Надлежит нам, сеньоры, по обычаю нашему кастильскому дело вершить!

Ушам своим не поверил. А обернулся – и глазам тоже.

Не может быть! Откуда?!

Моргнул я разок, затем еще, а после и понял – может. Одно дивно, откуда шлем такой?

…Потому как на Доне Саладо новый шлем блещет. Не тот шлем-бацинет с забралом, что я у его сиятельства позаимствовал, а салад, такой же, как прежде был, новый только. Блестит на солнышке, аж глазам больно, не иначе песком чистили.

А конек все тот же. И борода-мочалка прежняя.

…Эге, а копье откуда? Здоровенное такое!