Серые выскакивали из многочисленных дверей, полосуя воздух стальными когтями: у каждого была надета боевая перчатка.
Это были полулюди-полукрысы: ростом с полсажени, бесхвостые, с длинными лицами и полными острых зубов ртами. Скошенные лбы, бусины красных глаз, шерстистые уши… У них были сгорбленные фигуры. Они ходили и даже бегали как бы на полусогнутых.
Один за другим метал я свои дротики, и ни один не пролетел мимо цели. Я работал словно великолепно отлаженная машина, не сделал ни единого лишнего движения, сейчас я жил боем, и только им. Когда я истратил девять дротиков, я бросился на Серых, используя десятый как копье и дубинку.
Чтобы уберечься от их когтей, нельзя было подпускать Серых слишком близко. И я показал класс рукопашного боя: мой дротик и опрокидывал Серых на пол, ломая челюсти, руки, шеи. Крысолюди кидались на меня с нескольких сторон разом. Я крутился, нанося удары, отталкивался от стен, как мячик, и снова бил, никогда не добивая, — на это не было времени.
Поверженные тела Серых устилали мой путь в недра особняка Булатовича. К концу боя мои лодыжки и икры были испещрены порезами, а сапоги годились лишь на свалку. Если бы Серые предварительно смазали стальные когти ядом, я бы уже сдох или корчился в судорогах у крысиных ног.
Я обнаружил Центральную камеру — не могу назвать ее комнатой. Она представляла собой куб и была обшита толстыми листами метеоритного железа, расписанного непонятными знаками. Дверь в камеру была распахнута. На груде роскошных персидских ковров, заменявшей пьедестал, стоял трон. На сиденье помещалась золотая клетка с чудесными белоснежными мышами. Все они были мертвы. У подножия трона на коврах вповалку лежали несколько человек в черных сюртуках. Животы у них были распороты в самурайском ритуале харакири. Трупы еще не остыли. Делать мне здесь было нечего.
Когда я вышел в коридор, зеленый огонь успел потухнуть. Поредевший и потрепанный отцовский отряд дружно стучал найденными в особняке молотками, наводил переправу через зияющий в полу огромный провал. И-чу разобрали полы в нескольких комнатах и теперь сколачивали из досок что-то вроде штурмовых мостков.
По каменным плитам тянулся мокрый след, который вел к вентиляционному отверстию в стене. Пока мы дрались, горго-ноид ухитрился спуститься с треножника и уполз в безопасное место. Теперь наверняка забился в укромный уголок между перекрытиями и выжидает, когда из дому уберутся чужие.
— Сынок! Как ты там?! — закричал при виде меня отец. Видок у него был неважнецкий. Похоже, батя успел меня похоронить.
— Терпимо! — крикнул я в ответ. — Тут все мертвы. Но я ничего не понимаю…
— Одна голова — хорошо, а десять — лучше. Как-нибудь разберемся. — Отец приободрился и говорил почти весело. У меня отлегло от сердца.
Глава десятая
Шестиголов
Переправа удлинялась медленно. Но еще полчаса — и я смогу перепрыгнуть на тот «берег» и воссоединиться с отрядом. Снова скакать по потолку, хоть бы и навстречу своим, не осталось сил.
Все было хорошо. Мы победили. Малой кровью. Но я не испытывал радости — вместо нее росла тревога. Я был уверен: дело еще не кончено.
Стук молотков не смолкал, с каждой минутой родные лица становились чуть ближе. А тревога моя росла и росла. Спиной я почувствовал холод, исходящий из Центральной камеры. Возвращаться туда было страшно.
— Пойду погляжу, — пересилив себя, крикнул я нашим.
Еще в коридоре я понял: в камере, где оставались одни трупы, кто-то копошится. Но я, как и любой и-чу, отлично знал, что в мире нежити смерть далеко не всегда окончательна и необратима. Мертвые способны напасть, порой убивая гораздо лучше живых.
«Если дело швах, сразу рвану назад, поближе к своим», — решил я и заглянул в камеру. В золотой клетке плясали и бились белоснежные мыши-красавицы. Они снова были живей живых. И мертвецы в черных сюртуках больше не лежали у подножия трона. Пока я глазел на возведение спасительного моста, они успели сползтись в кучу. И теперь она ритмически содрогалась, словно всех этих людей одновременно охватила агония. Но я понимал: это была не смерть, а рождение. И кто должен появиться на свет?
Я всей кожей ощутил: надо немедля драпать, или будет поздно. Однако ноги приросли к полу. И тело сковано пятипудовым панцирем — ни рукой двинуть, ни спину разогнуть. Взгляд мой был словно пришпилен к пульсирующему переплетению мертвых рук и ног. Рождалось сверхсущество, и все живые существа низшего порядка, включая человека, попадали под его контроль.
ebooksa