– Не надо повышать голос! – Очки гражданки Тома сверкнули. – Здесь больной, гражданин комиссар!
Очевидно, гражданин Сименон учел это обстоятельство, поскольку рык, им изданный, звучал еле слышно.
– Да! Я вынужден закрыть это дело по причинам, никак не связанным с объективным ходом вышеизложенного расследования…
Я стоически выдержал новый выразительный взгляд, брошенный в мою сторону.
– Однако же, госпо… граждане, как лицо частное, вынужден заявить, что ваши показания есть не что иное, как ложь, направленная на сокрытие имевших место быть фактов. Вы лгали, дамы и господа!
– Даже я? – невинно осведомилась гражданка Тома.
Гражданин комиссар вновь обиженно засопел:
– Сударыня… То есть гражданка! Смею вам напомнить, что на допросе девятого фримера, то есть вчера, вы изволили показать, что характер ранения вышепоименованного гражданина Вильбоа допускает возможность нанесения оного ранения самим присутствующим тут господи… Тьфу ты, прости господи, гражданином. Однако же вызванные для обследования имевшего быть ранения граждане Адаль и д"Асси, члены Коро… тьфу! – бывшей Королевской медицинской академии, показали обратное. Эту рану гражданину Вильбоа нанес кто-то иной, о чем имеется соответствующее заключение.
Гражданка Тома невозмутимо сняла очки и принялась их тщательно протирать. Комиссар вновь вздохнул – на этот раз уныло – и грузно приподнялся.
– Граждане! – жалобно произнес он. – Но так ведь нельзя! Взываю к вашим чувствам верноподданных Его… О господи, я хотел сказать, к гражданским чувствам! Вы покрываете преступников, кои…
– Карать уже некого, – тихо проговорил Вильбоа. – Пусть будет все как есть, гражданин Сименон…
Комиссар помотал головой и, тяжело ступая, направился к выходу. У двери он внезапно остановился.
– Вы думаете, что горазды полицию обманывать, молодые люди? – произнес он, не оборачиваясь. – Я в полиции, дамы и господа, уже третий десяток лет! Думаете, я крестик не заметил?
Пустив эту парфянскую стрелу, он с тяжелым вздохом вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Не понимаю! – гражданка Тома пожала плечами. – Какой еще крестик?
Мы с Вильбоа переглянулись.
– На шее бедной мадемуазель Араужо был крестик, – негромко напомнил я. – Если бы тело переносили…
Я хотел добавить об отрубленной голове, но не решился. Бледные губы больного на миг искривились гримасой. Девушка вновь пожала плечами:
– Все равно не понимаю… И вообще вести подобные разговоры в присутствии больного считаю совершенно излишним! Так что, гражданин Люсон, пожелайте гражданину Вильбоа скорейшего выздоровления – и прошу на улицу!
Решив не спорить, я наклонился над кроватью. Вильбоа улыбнулся краешком губ: