— Это случилось вскоре после Нового года. На день святого Валентина, придя на его могилу с цветами, я услышала, как он шевелится и бьется под плитой. Я потребовала вскрыть могилу. И теперь он живет… если так можно выразиться.
— Он жив? — переспросил По. — Он в этом доме?
— А вам бы хотелось взглянуть на него? Переговорить с ним?
Сердце По стучало как взбесившийся паровой молот, спина похолодела. Такое ощущение всегда доставляло ему своеобразное удовлетворение.
— С превеликим удовольствием, — заверил он женщину, и та пошла к другой двери, которая вела внутрь дома.
Открывая ее, она замерла на пороге, как бы собирая всю свою волю как перед прыжком в холодную воду. Затем стала спускаться вниз по ступенькам.
По спускался вслед за ней и подсознательно, как-то автоматически прикрыл за собой дверь.
Сразу наступила полная тьма, непроглядная — как в тюрьме, как в могиле, — да, именно, как в могиле. Эльза Гаубер приглушенно вскрикнула:
— Нет… лунный свет… впустите его. — И вдруг тяжело и обессиленно упала, скатываясь по ступенькам.
Испугавшись, По быстро спустился к ней, рискуя в любую минуту свернуть себе шею. Она лежала внизу, привалившись к нижней двери, врезанной в деревянную панель. Он тронул ее — тело было холодным и уже окоченевшим, без малейших признаков жизни. Своей маленькой, худой рукой он, пошарив лихорадочно по двери, отыскал ручку и распахнул нижнюю дверь. Через проем заструился тот же странный лунный свет. Он нагнулся, чтобы оттащить женщину поближе к свету.
В то же мгновение она глубоко вздохнула, подняла голову и привстала.
— Как глупо с моей стороны, — хрипло извинилась она.
— Это я виноват, — оправдывался По. — Ваши нервы, истощенные силы, подорванное здоровье — и вот результат. Неожиданная темнота, узкое, тесное помещение — все это плохо повлияло на вас. — Он пошарил в кармане в поисках спичек. — Если не возражаете, я зажгу свет.
Она протянула руку вперед запрещающим жестом:
— Нет-нет. Достаточно лунного света.
Она подошла к продолговатому окошку в стене и ухватилась за подоконник руками, такими же худыми, как у По, но только с длинными, неопрятными ногтями, подставив лицо лунному свету и купаясь в его волнах: лицо ее становилось все спокойнее. Грудь вздымалась почти что сладострастно.
— Я вполне пришла в себя, — сказала она. — За меня не беспокойтесь. И, прошу вас, сэр, пожалуйста, не стойте так близко.
Он вспомнил о запахе чесночной колбасы и, полный раскаяния, отошел подальше. Вот ведь какая чувствительная на запахи дама оказалась эта Эльза Гаубер! Что твои — как их там? — да кто же, черт возьми, еще такой восприимчивый? Кого-то ведь даже отгоняют запахом чеснока? По не мог припомнить, а тем временем, оглядываясь по сторонам, примечал, что они находились в полуподвальном помещении, с каменными стенами и земляным полом. В одном углу с потолка капала вода, собираясь на полу в грязную лужу. Неподалеку от этой лужи в стене виднелась закрытая на щеколду, сколоченная из толстых досок, расположенных крест-накрест, дверь в подвал. В общем-то и на дверь она была не слишком похожа. Быть может, это ставня на окне? Но кто же будет делать окно столь близко к земле? Сырой землей в этом полуподвале пахло так сильно, да и воздух был здесь настолько спертый, будто помещение не проветривали не один десяток лет.
— И ваш муж находится здесь? — с невольным удивлением осведомился По.
— Да, — она кивнула в ответ и прошла именно к той странной дверце, открыла щеколду и распахнула ее.