— Да-да. Я знаю. — Какой-то шепот рядом.
— Меня заживо замуровали! Что это еще за шутки такие? Отпустите меня отсюда! Всех на волю! — Безумный крик и снова смех.
— Мы все знаем, мы все понимаем…
Открылась внутренняя дверца, ведущая в топку, и золотистый гроб покатился прямо в огненную пасть Крематория.
— Во имя Господа Всемогущего! Во имя Господне!
Бэйзил Коппер
— Современные писатели, разрабатывающие тему Вампиризма, разумеется, так или иначе сталкиваются с проблемой повтора тем, сюжетов и ситуаций, которые уже использовались их предшественниками. Но мне не пришлось сталкиваться с подобными проблемами в рассказе Бэйзила Коппера «Доктор Портос», который он подготовил специально для этого сборника. В рассказе удачно сочетается атмосфера готического стиля и современный «закрученный» финал. Этим произведением Коппер несомненно уже не в первый раз подтвердил свою репутацию одного из самых многообещающих и изобретательных британских писателей нового поколения.
Доктор ставит диагноз «неврастения». А как такое возможно, если Анжелина в жизни ничем таким не страдала? Это же надо, неврастения! Нет, тут что-то нечисто, видно, замешаны какие-то более могущественные силы. Я уж подумывал, не пригласить ли для консультации какого-нибудь крупного специалиста, на чье мнение я бы смог положиться. Но с другой стороны, мы теперь настолько оторваны от всего мира, да к тому же все местные его пациенты очень лестно отзываются о докторе Портосе. Ну зачем мы, в самом деле, вообще сюда приехали? С Анжелиной было все в порядке до нашего переезда в этот дом. Для меня остается полнейшей загадкой, как это всего два месяца нашей жизни здесь могли так удручающе отразиться на здоровье моей жены.
Когда мы жили в городе, она была всегда так оживлена и весела, а нынче я просто не в состоянии смотреть на нее без чувства глубокого и искреннего сочувствия. Щеки ее бледны и впалы, глаза ввалились и смотрят устало и печально. В двадцать пять лет она, кажется, навеки утратила цветущий вид. Может быть, что-то в воздухе этого дома, в его атмосфере так губительно отражается на ее здоровье? Какая-то коварная лихорадка, порожденная нездоровым расположением владения, ей противопоказана? Нет, пожалуй, маловероятно. Flo в таком случае заботы доктора Портоса должны бы были дать хотя бы какой-то эффект, но пока все безрезультатно. Если бы не условия, оговоренные в завещании моего покойного дядюшки, мы бы никогда не переехали сюда жить.
Пускай друзья называют это корыстолюбием с моей стороны, свет может думать на этот счет что хочет, но голая правда такова, что я остро нуждался в деньгах. Собственное мое здоровье тоже не отличается большой крепостью, а долгие часы, проведенные за работой в нашем семейном бизнесе, очень почтенная и солидная бухгалтерская фирма, привели меня к закономерному и недвусмысленному выводу о том, что я должен искать другой образ жизни. А отказаться от фамильного дела, не располагая при этом достаточными средствами к безбедному существованию, и уйти в отставку я себе позволить не мог. Условия же завещания дядюшки, как мне изложили дело его душеприказчики и юристы, пользовавшие членов нашей семьи, предоставили мне наконец замечательный и пристойный выход из создавшегося положения.
Дядюшка завещал мне ежегодную ренту, причем очень крупную, но при обязательном условии, что я с женой поселюсь в доме старика и проживу в нем не менее пяти лет со дня вступления во владение его имением. Сомневался я и колебался довольно долго: дело в том, что жена да и я сам больше привыкли к жизни в городе, а в его имении, расположенном, надо сразу сказать, в довольно отдаленной местности, люди более привычны к простому и безыскусному существованию, не рассчитанному на городские удобства. Насколько я себе уяснил со слов стряпчего, в самом доме не было даже предусмотрено элементарное газовое освещение и отопление. Ну ладно, летом все не так уж плохо, а вот долгими зимними вечерами мы были обречены на прозябание и меланхолическое времяпровождение при свечах и бледном свете масляной лампы, только они и разгоняли мрачное уныние, царящее в старом доме.
В конце концов, обсудив обстоятельно и взвесив все «за» и «против» с моей Анжелиной и выбрав подходящий уик-энд для вылазки на разведку, я отправился, в одиночку разумеется, в свое имение. О приезде я известил прислугу телеграммой заблаговременно и после долгой и, надо сказать, холодной прогулки по железной дороге — уже она одна заняла у меня большую часть дня — я был встречен на конечной станции почтовой каретой. Остальную часть своего паломничества я должен был проехать именно этим видом транспорта, причем ни много ни мало заняло у меня это путешествие целых четыре часа. Неудивительно поэтому, что я был весьма раздосадован тем, в какой дикой и отдаленной местности мой дорогой родственник предпочел уединиться и избрать себе место для постоянного жительства.
Ночь была темная, хотя иногда сквозь завесу облаков пробивался луч лунного света, чтобы как-то обрисовать призрачные контуры скал, холмов или деревьев; почтовая карета немилосердно тряслась из стороны в сторону и вверх-вниз по неухоженной дороге, где немногие имевшиеся в округе средства транспорта пробороздили в ней глубокие колеи за многие месяцы пользования местными жителями ее негостеприимных долгих миль. Наш стряпчий также позаботился предупредить о моем приезде старого друга семейства доктора Портоса. Именно его любезным стараниям я был обязан за мое нынешнее средство передвижения. Кроме того, он пообещал встретить меня лично в ближайшей от имения деревушке.
И в самом деле, едва фаэтон показался на дворе местной харчевни, как на ее крыльце, гордости местного плотницкого дела, изрядных размеров бревенчатой конструкции, парадном крыльце появился он собственной персоной. Это оказался высокого роста сухопарый мужчина в квадратном пенсне, крепко оседлавшем его тонкий хрящеватый и породистый нос. Одет он был в плащ со множеством складок, какие обычно носят кучера, и зеленый цилиндр, который носил, сдвинув на сторону, что придавало ему слегка ухарский вид, эдакий, знаете ли, гуляка. Он приветствовал мое появление обильным потоком всяких вежливых слов, но что-то непередаваемое словами в его внешности заставило меня слегка насторожиться и не принимать его излияния близко к сердцу.
Точно уловить, что же это было, я не решился. Ничего, впрочем, в отдельности, а общая его манера, разве только холодность рукопожатия, производившего впечатление, что держишь в руках скользкую рыбу. Потом еще этот его приводящий в замешательство взгляд поверх стекол пенсне водянисто-серых глаз. Этот многоопытный пронизывающий взгляд в одну секунду пригвождал ноги к земле. К великому моему разочарованию, я тут же узнал, что пригвоздили меня к этому месту вовсе не случайно: я, как выяснилось, еще не доехал до места назначения. По словам доктора, имение находилось еще дальше, в стороне от местной столбовой дороги, и нам предстоит провести эту ночь здесь, на постоялом дворе. Но дурное мое расположение, вызванное этим сообщением, скоро развеялось от жаркого огня в камине и отличного ужина, которым он меня угостил. Вообще, как я узнал, в это время года проезжающих и путешествующих было немного, и мы сидели лишь вдвоем в просторной, обшитой дубовыми панелями зале столовой.
Доктор пользовал моего дядюшку как домашний врач, и, несмотря на го обстоятельство, что с родственником я в последний раз виделся немало уже лет назад, не скрою: мне было чрезвычайно любопытно узнать, что он был за человек.
— Барон был выдающимся человеком, его очень все здесь уважали, — пояснил мне Портос.
Искренность его высказывания побудила меня поинтересоваться вопросом, который давно уже меня занимал.
— А от чего умер дядюшка? — спросил я напрямик..