— Я не имел в виду приход. Я имел в виду церковь.
Глаза католического священника слегка приоткрылись.
— Церковь? Они захватили само здание?
— Каждую ночь, — ответил Зев. — Они приходят туда каждую ночь.
— Это же святое место. Как им это удалось?
— Они осквернили алтарь, уничтожили все кресты. Церковь Святого Антония — больше не святое место.
— Очень плохо, — отозвался отец Джо, опустив взгляд и печально качая головой. — Это была красивая старая церковь. — Он снова взглянул на Зева. — А откуда ты знаешь, что происходит в приходе Святого Антония? Это не так уж близко от твоей общины.
— У меня больше нет общины в прямом смысле этого слова.
Отец Джо протянул огромную ладонь и схватил его за плечо.
— Прости, Зев. Я слышал, как сильно пострадал ваш народ. Ничего не стоило их захватить. Мне правда очень жаль.
«Ничего не стоило». Точное выражение. О, они отнюдь не глупы, эти кровопийцы. Они знали, кто наиболее уязвим. На какой бы район они ни нападали, они всегда выбирали в качестве первых жертв евреев, а среди евреев — прежде всего ортодоксальных. Умно. Где еще существовала такая низкая вероятность наткнуться на крест? Это сработало в Бруклине, и они пришли на юг, в Нью-Джерси, распространяясь, словно чума, они направлялись прямо в город с самым большим скоплением yeshivas[54] в Северной Америке.
Но после холокоста в Бенсонхерсте члены общин Лейквуда быстро поняли, что происходит. В реформистских и консервативных синагогах по субботам начали выдавать кресты — для многих было уже слишком поздно, но часть людей спаслась. Последовали ли ортодоксы их примеру? Нет. Члены общин укрывались в домах, shoule и yeshivas, читали и молились.
И были уничтожены.
Крест, распятие — они обладали властью над вампирами, отгоняли их прочь. Его собратья-раввины не желали принимать этот простой факт, потому что прикосновение к кресту несло за собой разрушительные последствия. Взять в руки крест означало отринуть две тысячи лет истории еврейского народа, признать, что Мессия приходил, а они его не заметили.
Правда ли это? Зев не знал. Об этом можно будет поспорить потом. А в тот момент гибли люди. Но раввины хотели спорить об этом сейчас же. И пока они спорили, их паству уничтожали, словно скот на бойне.
Как бранил их Зев, как умолял их! Слепые, упрямые дураки! Если дом твой горит, неужели ты откажешься тушить пожар водой потому лишь, что тебя всю жизнь учили не верить в воду? Зев пришел на совет раввинов с крестом, и его вышвырнули вон — буквально выбросили за дверь. Но по крайней мере, ему удалось спасти немногих прихожан. Слишком мало.
Да, он вспомнил своих братьев, ортодоксальных раввинов. Всех тех, кто отказывался взглянрь в лицо реальности и признать страх вампиров перед распятием, тех, кто запрещал своим ученикам и прихожанам носить кресты, тех, кто смотрел, как эти самые ученики и прихожане умирали десятками лишь затем, чтобы снова восстать и обратиться против своих наставников. А вскоре и сами раввины принялись блуждать по своему району, выслеживать выживших, охотиться в других yeshivas, других приходах, пока вся община не была ликвидирована и не присоединилась к армии вампиров. Великий ужас пришел и ушел: люди ассимилировались.
Раввины могли бы спастись, могли бы спасти свой народ, но они не желали понять происходящее. Что, размышлял Зев, было вполне естественным. Разве поколение за поколением не учили они людей отворачиваться от остального мира?
Те дни начала войны, дни беспорядочной бойни, закончились. Теперь, когда власть принадлежала вампирам, кровопролитие приняло более организованную форму. Но урон народу Зева был нанесен — и урон этот оказался непоправимым. Гитлер остался бы доволен. Нацистское «окончательное решение» было воскресным пикником по сравнению с делом рук вампиров. То, что гитлеровский рейх не смог сделать за годы Второй мировой войны, вампиры закончили в несколько месяцев.
Нас осталось так мало. Так мало, и мы так рассеяны. Последняя диаспора.
ebooksa