Он остановился, услышав слабый шорох, затем двинулся дальше, еще осторожнее, низко пригнувшись, почти ползком по грязному полу.
Каким бы инстинктом он ни руководствовался — возможно, подсознательно воспринимая доносившиеся до его ушей звуки? — на месте он оказался как раз вовремя. Перед Вернеке кто-то лежал на полу: возможно, кого он вытащил из сбившейся в кучу массы спящих на одном из рядов нар; на чье отсутствие никто не обратил бы внимания; или, возможно, кто-нибудь из тех, кто предпочел спать на полу в поисках уединения или большего комфорта.
Кем бы ни был этот человек, он пытался сопротивляться, но Вернеке справился с ним легко, почти играючи, что говорило о его немалой физической силе. Брукман слышал, как человек пытается кричать, но Вернеке сжимал одной рукой его горло, и из его рта вырывался лишь свистящий хрип. Несчастный бился в руках Вернеке, словно трепещущий на ветру воздушный змей в детских руках, но Вернеке уверенно и не спеша распластал его на полу.
Затем Вернеке нагнулся и прижался губами к его горлу.
Брукман в ужасе наблюдал за происходящим, понимая, что нужно закричать, попытаться разбудить других заключенных, но отчего-то не мог пошевелиться, не мог даже открыть рот, набрать в грудь воздуха. Сильнейший страх, какого он никогда не испытывал прежде, сковал его, словно кролика в присутствии хищника.
Человек сопротивлялся все слабее, и Вернеке, видимо, уже не столь сильно сжимал его горло рукой, поскольку тот едва слышно простонал: «Не надо — пожалуйста… не надо». Он пытался колотить кулаками по спине и бокам Вернеке, но все медленнее и медленнее, пока наконец его руки бессильно не упали на пол «Не надо…» — прошептал несчастный; еще несколько мгновений он что-то бессвязно бормотал, затем затих. Тишина тянулась минуту, две, три… Вернеке продолжал сидеть, склонившись над своей жертвой, которая теперь больше не двигалась.
Вернеке пошевелился, и по всему его телу пробежала дрожь, словно по шкуре потягивающегося кота. Он встал, и на его лицо упал яркий свет прожекторов из окна; черным блеском сверкнула кровь. Брукман молча смотрел, как Вернеке начал облизывать губы: его язык, тоже казавшийся черным в этом свете, скользил вокруг рта подобно гибкой змее, ловя последние капли.
Какой самодовольный у него вид, подумал Брукман, словно у кота, добравшегося до сметаны. При мысли об этом его охватил неподдельный гнев, вновь вернувший ему способность двигаться и говорить.
— Вернеке, — хрипло проговорил он.
Вернеке небрежно повернулся в его сторону.
— Опять ты, Исидор? — спросил Вернеке. — Ты вообще когда-нибудь спишь? — (Голос Вернеке звучал лениво и насмешливо, без всякого удивления, и Брукман подумал о том, не знал ли Вернеке о его присутствии с самого начала.) — Или тебе просто нравится за мной наблюдать?
— Лжец, — сказал Брукман. — Ты лгал мне от начала до конца. Зачем?
— Ты был чересчур возбужден, — ответил Вернеке. — Ты застал меня врасплох. И мне показалось разумным сказать тебе то, что тебе хотелось бы услышать. Если бы ты этим удовлетворился, проблема решилась бы сама собой.
— «Я никогда не лишал жизни того, кто хотел жить», — с горечью проговорил Брукман, повторяя слова Вернеке. — «Лишь понемногу у каждого!» Господи — и я тебе поверил! Я даже тебя пожалел!
Вернеке пожал плечами.
— В основном это так и есть. Обычно я беру понемногу у каждого, мягко и осторожно, так что они об этом даже не догадываются, просто утром они чуть слабее обычного…
— Как Йозеф? — гневно бросил Брукман. — Или бедняга, которого ты убил сегодня?
Вернеке снова пожал плечами.
— Да, признаюсь, последние несколько ночей я вел себя довольно беспечно. Но мне снова нужно набраться сил. — Глаза его блеснули в темноте. — События развиваются все быстрее — разве ты сам этого не чувствуешь, Исидор? Война скоро закончится, все это понимают. Еще до этого лагерь закроют, и нацисты отправят нас обратно в глубь страны или просто убьют. Я слабею, а скоро мне понадобятся все силы, чтобы выжить, чтобы воспользоваться любой возможностью для бегства. Я должен быть готов. И потому я позволил себе вновь напиться досыта, впервые за много месяцев. — Вернеке снова облизнул губы, возможно, сам того не замечая, и слабо улыбнулся Брукману. — Ты недооцениваешь мое самообладание, Исидор. Тебе не понять, как тяжело мне было сдержаться, брать лишь понемногу каждую ночь. Тебе не понять, чего мне это стоило…
— Ты весьма великодушен, — криво усмехнулся Брукман.
ebooksa