— Извините меня, дорогие леди. — Вилли прижал салфетку к губам и встал.
Несмотря на возраст, он все еще сохранял грацию движений.
Нина ковыряла ложкой в шоколадном муссе. Мы услышали, как из кухни донеслась резкая, короткая команда, потом звук удара. Вероятно, бил мужчина: звук был жесткий и хлесткий, как выстрел из малокалиберной винтовки. Я подняла глаза. Мистер Торн убирал тарелки из-под десерта.
— Пожалуйста, кофе, мистер Торн. Всем кофе.
Он кивнул, мягко улыбаясь.
Франц Антон Месмер знал об этом, хотя и не понимал, что это такое. Я подозреваю, Месмер сам имел зачатки Способности. Современная псевдонаука изучала это, нашла для этого новые названия, уничтожила большую часть этой мощи, перепутала ее источники и способы использования, но это остается лишь тенью того, что открыл Месмер. У них нет никакого представления о том, что значит ощущать Подпитку.
Я в отчаянии от разгула насилия в нынешние времена. Иногда я целиком отдаюсь этому отчаянию, падаю в глубокую пропасть без какого-либо будущего — пропасть отчаяния, которое поэт Джерард Мэнли Хопкинс называл «утехой падали». Я смотрю на эту всеамериканскую скотобойню, на все эти покушения на президентов, римских пап и бесчисленное количество других людей и иногда задумываюсь: может быть, в мире есть много таких, как мы, обладающих нашей Способностью? Или такая вот бойня стала теперь просто образом жизни?
Все человеческие существа питаются насилием, они питаются властью над другими, но мало кто испробовал то, что есть у нас, — абсолютную власть. Без этой Способности очень немногим знакомо несравненное наслаждение в момент лишения человека жизни. Без этой Способности даже те, кто питается жизнью, не могут смаковать поток эмоций в охотнике и его жертве, абсолютный восторг нападающего, который ушел далеко за грань всех правил и наказаний, и странное, почти сексуальное чувство покорности, охватывающее жертву в последнее мгновение истины, когда уже нет никакого выбора, когда будущее уничтожено, когда все возможности стерты в акте подчинения другого своей абсолютной власти.
Меня приводит в отчаяние нынешний разгул насилия, его безличность и случайность. Насилие стало доступным слишком многим. У меня был телевизор, но я его продала в самый разгар войны во Вьетнаме. Эти стерильные кусочки смерти, отнесенные вдаль линзой камеры, совершенно ни о чем мне не говорили. Но наверное, они что-то значили для того сброда, который нас окружает. Когда закончилась война, а вместе с ней ежевечерние подсчеты трупов по телевидению, этот сброд потребовал: «Еще! Еще!» И тогда на экраны и на улицы городов этой милой умирающей нации была выброшена масса посредственных убийств на потребу толпе. Я-то хорошо знаю эту наркотическую тягу. Все они упускают главное. Насильственная смерть, если ее просто наблюдать, — всего лишь грустная смазанная картинка смятения и хаоса. Но для тех из нас, кто испытал Подпитку, смерть является таинством.
— Теперь моя очередь! Моя! — Голос Нины все еще напоминал интонации красавицы, приехавшей в гости и только что заполнившей танцевальную карточку именами кавалеров на июньском балу кузины Селии.
Мы вернулись в гостиную. Вилли допил свой кофе и попросил у мистера Торна коньяку. Мне стало стыдно за Вилли. Когда допускаешь даже намек на небрежность в поведении в кругу самых близких людей, это верный признак ослабления Способности. Нина, казалось, ничего не замечала.
— Тут у меня все разложено по порядку. — Она раскрыла свой альбом с вырезками на уже прибранном чайном столике.
Вилли аккуратно просмотрел все. Иногда он задавал вопросы, но чаще ворчал что-то, выражая согласие. Время от времени я тоже давала понять, что согласна, хотя ни о чем из перечисленного не слышала. За исключением, разумеется, того битла. Нина приберегла его под конец.
— Боже мой, Нина, так это ты? — Вилли был почти в ярости.
Нина кормилась в основном самоубийствами на Парк-авеню и ссорами между мужем и женой, заканчивавшимися выстрелами из дорогих дамских пистолетов малого калибра. А случай с битлом больше походил на топорный стиль Вилли. Возможно, он счел, что кто-то вторгается на его территорию.
— Я хочу сказать… ты же сильно рисковала. Черт побери… Такая огласка!..
Нина засмеялась и положила калькулятор.
— Вилли, дорогой, но ведь в этом весь смысл Игры!
Он подошел к буфету и снова налил себе коньяку. Ветер трепал голые сучья перед окнами синеватого стекла эркера. Я не люблю зиму. Даже на юге она угнетает дух.
— Разве этот, как его, разве он не купил пистолет на Гавайях или где-то там еще? — спросил Вилли, все еще стоя в противоположном углу. — По-моему, он сам проявил инициативу. Я хочу сказать, если он уже подбирался к этому…