Кофе и Карнавал

22
18
20
22
24
26
28
30

Меня поставили, расправили плащ — и увлекли по узкой тропинке вглубь сада, к потайной калитке. Мы оказались на тёмной улице; откуда-то отчётливо веяло морем, в небе перламутрово мерцал млечный путь, а я пыталась на ходу застегнуть перчатки, но мелкие пуговички выворачивались, точно намыленные. Крысолов повёл меня дальше, дальше, дальше — пока не показалась набережная. Там он остановился и отстегнул от пояса полумаску шута, сделанную из папье-маше и раскрашенную золотой и белой краской.

— Я хотел просто подарить вам её на память, но раз уж так вышло… — сбивчиво зашептал он, протягивая подарок. — Наденьте, пожалуйста. Конечно, в темноте лодочник вряд ли вас опознает, да и плату он получил хорошую, но лучше всё же не рисковать вашей репутацией.

У меня вырвался вздох.

— О репутации мне стоило думать раньше, сэр Крысолов, — произнесла я, завязывая ленты от маски, оказавшейся неожиданно лёгкой. — Ведите к лодке — плыть, как я понимаю, далеко?

— Не так уж, — уклончиво ответил он. — Меньше часа.

Однако путь до Серениссимы показался невыносимо долгим.

В лодке было целых два гребца; Крысолов сидел на скамеечке напротив меня, и, чтобы разговаривать, приходилось наклоняться друг к другу. Гребцы со значением переглядывались, но я старалась обращать на них не больше внимания, чем на сырость под ногами. Даже не знаю, от чего защищал меня заслон из великосветского высокомерия — от чужих пересудов или от собственного стыда?

А Крысолов, подавшись вперёд, нашёптывал истории о городе на воде.

— …Серениссима стоит на сваях из лиственницы, выросшей в горах далеко к северу отсюда. Это дерево не боится ни воды, ни холодов, ни жары, и держит город вот уже несколько столетий. Лодки, что скользят по глади каналов, называются гондолами, и управляют ими лишь те, кто состоит в гильдии гондольеров. Гондольеров в Серениссиме ровно семь сотен — не больше, но и не меньше. Если кто-то умирает или отходит от дел, то гильдия принимает в свои ряды нового человека… Есть легенда о Призрачном Гондольере. Говорят, в незапамятные времена он был сыном одного из дожей, но полюбил не кого-то, а саму Прекраснейшую. Однажды он встретил её на маскараде — и, увидев один раз, не смог забыть. Но человеку не место рядом с бессмертным духом. Не вынеся разлуки, юноша отрекся от своей души и стал призраком, скитающимся по волнам. И поговаривают, что если случайно сядешь к нему в гондолу, то уже не вернёшься в мир людей… а ещё говорят, что иногда рядом с ним видят саму Серениссиму.

— Значит, они всё же смогли быть вместе?

Крысолов кончиками пальцев прикоснулся к моей руке и выдохнул:

— Наверно, да… ценой его бессмертной души.

У меня по спине пробежала дрожь.

Когда мы прибыли на причал, Крысолов сперва помог мне подняться, а затем вернулся в лодку и о чём-то договорился с гребцами. Я успела немного прогуляться по пирсу прежде, чем мой спутник вернулся. Город пах странно, но не сказать, чтоб неприятно — морем, солью, сырым деревом, чем-то кисловато-грибным, как почва в лесу… Издалека ветер доносил музыку, смех, запахи дыма и уличной еды. Вода плескалась под сваями, и я чувствовала себя как на корабле — неустойчиво и ненадёжно. Не до конца заживший перелом тянуло дёргающей болью, не слишком сильной, но навязчивой.

— Они будут ждать нас здесь за час до рассвета, — сообщил Крысолов, нагнав меня. — Так что у нас есть ещё три часа. Где хотите побывать в первую очередь? На площади, где танцуют? У храма? Перед дворцом дожей? Я хорошо знаю этот город, а он знает меня; только намекните, где желаете оказаться — и мы доберёмся туда кратчайшим путём.

Я прислушалась к своим ощущениям — и рассмеялась.

— Знаете, пожалуй, больше всего мне сейчас хотелось бы поесть чего-нибудь. Эти переживания и волнения…

Он отвесил церемонный поклон:

— Тогда прошу за мной.

…до нынешней ночи я и не подозревала, что в Серениссиме есть восточный квартал!