Радуга 1

На сей раз первое слово, зафиксированное и переданное тончайшей японской техникой было прозаичное: «Убью!» Тон был бодрый и полностью соответствовал торжественности момента. Очень часто так обмениваются настроениями пьяные соотечественники, трезвые сограждане в момент наивысших переживаний и, конечно же, братья наши меньшие — менты. Других выражений как-то и не подобрать: убью — и баста.

Шурик вздохнул и чуть подкрутил настройку. В результате — как прорвало. Хрип, крик, вой, нецензурщина на всех возможных языках и угрозы. Конечно, все это звучало не в дикторском исполнении, но легко угадывалось сквозь обычные помехи. Потом, убрав лишние фоны, можно попытаться поискать хоть какую-то осмысленность, пока же «белый шум» методично записывался на жесткий диск лаптопа.

Так продолжалось минут пять, потом, вдруг, пошло какое-то затухание сигнала, словно волны улетели куда-то прочь. На экране рябило, Шурик, подождав несколько минут, решил снова подкрутить настройку. Едва он приблизил руку, как в телевизоре что-то мелькнуло. Рябь оставалась прежней, но в одно мгновение как-то сместилась, словно исказившись от перемещения чьего-то тела. Шурик замер, а в следующий момент потерял равновесие и смачно приложился спиной об пол. Свет подозрительно потускнел. Телевизор произнес сдавленным голосом, будто говоривший стиснул зубы от ярости: «Обречен! Смерть уже за тобой!» По мере усложнения фразы интонация нарастала. Последнее слово характеризовалось криком, даже воем. Шурик, помогая себе локтями, пополз спиной вперед подальше от телевизора, не останавливаясь до тех пор, пока не уперся в ребристую поверхность батарей отопления под занавешенным окном. Очки моментально запотели, стало совсем плохо видно. Во рту пересохло, но все тело покрылось потом, хотелось поднять руки перед лицом, защищаясь от того, что сейчас вышло из мрака, заставляя умирать свет единственной лампы. Шурик, немея всем телом от ужаса, вдруг осознал, что он не упал сам, что его сбили с ног. Теперь оставалось только ждать неминуемого могучего удара, способного проломить череп и забрызгать всю студию кровью, перемешанной с мозгом.

«Черт, как же я подвел Серегу — ему придется столько здесь убирать!» — промелькнула мысль. Шурик с усилием сглотнул и понял, что, отвлекшись на что-то постороннее, не относящееся ни к неминуемой гибели, ни к мерзкому голосу, вновь обрел способность соображать. Он глубоко вздохнул, ощутив вкус воздуха — оказывается, в его легкие уже миллион лет не поступал кислород. Шурик поднял перед лицом руку, отметив мимоходом, что бинты не сбились, и снял очки. Протирая линзы, он посмотрел кругом — и ничего иного, необычного, сверхъестественного не обнаружил: так же горела лампа, также рябил японский телевизор «Контесса», также шипели, трещали и улюлюкали помехи из динамиков. Только рубашка была насквозь мокрая и остатки первобытного ужаса застыли где-то на кончиках вставших дыбом волос.

Шурик встал на ноги, мимолетно ощупав штаны. Если бы они не оказались в достаточной мере сухими, он бы не удивился. Достав из сумки бутылку минералки, он надолго припал к горлышку.

— Боже мой! — сказал он, наконец почувствовав в себе силы говорить. — Так и заикой можно стать.

К телевизору приближаться пока больше не хотелось.

— И кожа у него мерзковолосатая! — добавил Шурик, питая себя уверенностью от своего же голоса. — Руна 45. «Кантеле». Народный эпос.

Щелкнув выключателем на удлинителе, он вздохнул спокойнее. Телевизор вновь сделался обычным ящиком с зеленоватым экраном, но Шурик решил до следующего сеанса оставить его здесь, чтобы не таскать лишний раз. Вообще-то он не знал, будет ли следующий сеанс, но нести домой былой источник угрозы не хотелось.

На вахте Великанов разливал себе чай из литровой банки. Кошки на окне не было.

— А куда животинка подевалась? — спросил Шурик.

Великанов строго посмотрел на него поверх своих огромных очков в старомодной массивной роговой оправе.

— Унесли ее мурашки к едрене фене, — сказал он.

— Это как?

— А так! — ответил Великанов и бросил в видавшую виды чашку три кусочка сахара-рафинада. — Задрожала всей кожей — я думал с нее все волосы опадут, как листья с акации. Заорала «полундра» — и в форточку. Была бы закрыта — со стеклом бы умчалась.

Шурик почесал за ухом, почему-то припоминая, что же значит это типично морское слово «полундра». Вспомнил и обрадованно произнес:

— Во время обороны Севастополя в девятнадцатом веке так матросы кричали, завидев неприятеля. Это перековерканное «fall under». Так по-моему, если память не изменяет. А почему кошка-то «полундра» закричала?

— А что бы ты хотел, чтоб она заголосила «спасайся, кто может», или «тикайте хлопци, I"ll be back»? Она же кошка, человеческому языку не обучена.

— Действительно, кошка, — хмыкнул Шурик и добавил. — Пожалуй, на сегодня переработался. Пора домой.

— Иди — иди, — проворчал Великанов. — Спасибо, что сегодня электричество не вырубил. Ну, я еще проверю. Что не так — отпишу по инстанции.