Коскэ сказал:
— Мне стало доподлинно известно, что господин Курихаси с улицы Бантс и ваша милость являетесь признанными мастерами старинной школы «синкагэ-рю»,[115] и я решил во что бы то ни стало поступить на службу в один из этих домов. Мое желание исполнилось, я стал вашим слугой и возношу благодарность за то, что мои молитвы были услышаны. Я поступил к вам в надежде, что, может быть, ваша милость согласится в свободное время хотя бы понемногу учить меня искусству фехтования. Я надеялся, что в доме есть молодой господин и я, ухаживая за ним, буду наблюдать со стороны за его упражнениями и смогу усвоить хотя бы некоторые выпады. К сожалению, молодого господина не оказалось. Есть всего лишь барышня, дочь вашей милости, жить она изволит в усадьбе в Янагисиме, и ей семнадцать лет. Как хорошо было бы, если бы в доме жил молодой господин! Ведь барышня в доме самурая все равно что навоз!
Иидзима рассмеялся.
— А ты, однако, нахал, — сказал он. — Впрочем, ты прав. Женщина в доме самурая действительно все равно что навоз.
— Простите великодушно, — смущенно сказал Коскэ. — Я забылся и наговорил неприличных слов… Но, ваша милость, скажите, могу ли я надеяться, что вы согласитесь в свободное время, как я сейчас говорил, наставлять меня в фехтовании?
— Видишь ли, — ответил Иидзима, — недавно я получил новую должность, и у меня теперь по горло всяких дел, да и площадки для фехтования у нас нет. Впрочем, как-нибудь на досуге мы займемся… А чем торгует твой дядя?
— Он мне не родной, — сказал Коскэ. — Просто он был поручителем за отца перед хозяином нашего дома и взял меня в племянники.
— Вот как… А сколько лет твоей матушке?
— Матушка оставила меня, когда мне было четыре года. Говорили, что она уехала в Этиго.
— Какая же она бессердечная женщина, — сказал Иидзима.
— Это не совсем так, ваша милость. Ее вынудило к этому дурное поведение отца.
— А отец твой жив?
— Отец умер, — грустно ответил Коскэ. — У меня не было ни братьев, ни других родственников, и позаботиться обо мне было некому. Наш поручитель, господин Ясубэй, взял меня к себе и воспитывал с четырех лет. Он относится ко мне как к родному… А теперь я слуга вашей милости и прошу не оставлять меня своим вниманием…
Из глаз Коскэ закапали слезы. Иидзима Хэйдзаэмон тоже заморгал.
— Ты молодец, — сказал он. — Ты заплакал при одном упоминании о родителях, а ведь в твои годы многие забывают годовщину смерти отца. Ты верен сыновнему долгу. Так что же, отец твой скончался недавно?
— Отец скончался, когда мне было четыре года, ваша милость.
— О, в таком случае ты, наверное, совсем не помнишь своих родителей…
— Совсем не помню, ваша милость. Я узнал о них от дяди, господина Ясубэя, только когда мне исполнилось одиннадцать лет.
— Как же умер твой отец?
— Его зарубили… — начал было Коскэ и вдруг громко разрыдался.