— Нет, нет, ты же бессмертен, — шептала Соня.
— Смотрите, закат! — воскликнул кто-то из матросов.
Соня оглянулась и увидела, как багровый диск солнца медленно погружался в океанские волны.
— Еще можно что-то сделать, сейчас приплывет врач, — задыхаясь от волнения, говорила Соня, держась за руку капитана.
— Не надо, я хочу умереть, чтобы вы жили. Я был так несчастен всегда, но умираю счастливым, — тихо ответил он.
Данила украдкой вытирал слезы.
— Я так устал жить, — сказал капитан.
И все исчезло, поплыло перед глазами. Его тело осталось лежать на палубе, а душа поднималась над морем. Филиппу было невероятно хорошо и легко, гораздо лучше, чем в те редкие мгновения, когда он наслаждался солнцем и попутным ветром. Капитан очутился в большой цветущей долине, залитой удивительным светом гораздо ярче солнечного, и к нему бежала Эльза с распущенными волосами в голубом летнем платье, рядом с ней шел юноша в светлой одежде, похожий на него, он улыбался и махал рукой.
«Это мой сын», — сразу понял капитан. Все вокруг было таким ярким, живым и красивым, будто раньше Филипп видел мир через мутное стекло, а сейчас вышел из помещения с закопченными окнами.
— Теперь все будет хорошо, всегда… Все только начинается, — тихо сказала Эльза и погладила руками его лицо.
— Он умер, слышите, он умер! — закричала Соня и разрыдалась. Все вокруг были вне себя от бури противоречивых чувств, овладевших ими. Боцман перекрестился и смахнул слезу огромной ладонью.
— Смотрите, солнце зашло, а мы никуда не плывем! — крикнул один из матросов. И действительно солнце уже погрузилось в океан, начиналась теплая благоухающая тропическая ночь. Корабль покачивался на волнах, но оставался на месте.
— Все, братцы, — радостно воскликнул Краб, — я ухожу с этого проклятого корабля. Похоже, наше путешествие закончилось. Капитан всегда был негодяем, но сейчас он мне показался почти славным малым, пусть земля ему будет пухом. Люди были страшно взволнованы. Они не могли осмыслить все эти события. Было тяжело осознать, что капитан погиб и кошмарное плавание, продолжавшееся несколько столетий, закончилось. Матросы отказывались в это верить. Но чем дольше корабль стоял на месте, и чем темнее становилось вокруг, тем больше сердца наполнялись восторгом и сладким пьянящим вкусом свободы.
— Да, похороним капитана по морскому обычаю, и покинем скорее этот проклятый парусник, священник может прочитать молитву, — сказал кто-то.
И тут все обернулись к отцу Олегу, про которого почему-то забыли.
— Капитан разбился, спасая меня, — сказал священник, — мне еще не пришло время умереть.
По толпе пронесся гул.
— Простите их, — серьезно произнес боцман, глядя на отца Олега.
— Да, не обижайтесь, — стали говорить матросы, перебивая друг друга, — мы все немного не в себе, здесь в море за столько лет крыша съедет у любого.
— Что теперь вспоминать об этом, — ответил священник, осознавший в тот момент, что матросы с Летучего Голландца доведены до отчаяния многолетним странствием, и к ним нельзя применять мерки обычной человеческой морали.