— Ты что, очумел! — Мне крайне не хотелось получить пулю рикошетом… — Ничего лучше не придумал? Давай отнесем в лагерь и там по-человечески вскроем.
Слава хмыкнул и засунул пушку обратно. Мы дружно вздернули ящичек вверх и с натугой потащили его по склону. Весил он килограммов тридцать. Дамы, курившие под тентом, завидя нас, побежали навстречу.
— Ой, что это? — спросила Ксения, осторожно берясь за ручку рядом со Славой.
— Откопали, — довольно констатировала Маринка, помогая мне. — Тяжеленький!
Мы доволокли ящик до «Волги» и бросили на траву.
— Где ключи от машины? — спросил Слава. Ксения метнулась к палатке и бегом принесла куртку. Слава открыл багажник и достал оттуда фомку.
— Ну-ка, — я просунул жало «фомича» в дужку замка и крутнул.
Черта с два, это вам не совдеповский замочек! Каленая фомка, конечно, не согнулась, но и замок устоял. Обставились арабы на совесть.
— Погоди, у меня в багажнике кувалда есть. — Слава выволок грубый молот на металлической ручке и с грозным видом направился к нам. — Счас мы с ним по-русски поговорим. Посторонись!
Перед таким аргументом замок безоговорочно капитулировал. Дужку сорвало с петель, корпус жалобно звякнул, разлетаясь пополам, и исчез в траве. «Ларчик просто открывался». Я протянул руку и откинул крышку.
Женщины затаили дыхание, глядя на ряд туго набитых мешочков из плотной темной ткани. Я вытащил один, распустил устьице и вытряхнул на ладонь часть содержимого. Золотой лом. Кольца без камней, обрывки цепочек, помятая крышка от часов. В других мешках было то же самое. Золото как металл: ни исторической, ни художественной ценности оно не имело. Перстня Хасана ас-Сабаха я тоже не нашел, впрочем, огорчаться по этому поводу не стоило: ящик не последний, а тридцать килограммов благородного металла тоже прибыток не маленький.
Только сейчас я понял, что по-настоящему разбогател. Маринка бросилась меня целовать, Слава во весь голос захохотал, высыпая на колени пригоршни рыжья, а Ксения завороженно перебирала цацки, вытряхивая один мешочек за другим на дно сундучка.
— Пошли, заберем остальное, — сказал я.
Слава поднялся, глаза его ярко блестели.
— А ты говорил, испанцы надули. — Он хлопнул меня по плечу и заржал. — Нам теперь этого до конца жизни хватит!
— Еще и детям останется. — Мы быстро зашагали к реке, постепенно переходя на рысь. Одна мысль о том, что у нас есть свой источник богатств, из которого можно черпать и черпать, возбуждала непередаваемый, сумасшедший азарт.
Мы бегом спустились вниз, влетели в реку, взобрались на насыпь и спрыгнули в траншею.
— Теперь моя очередь, — расхрабрился я, с трудом переваливаясь животом через «торпеду» микроавтобуса. Сапоги тянули вниз. — Помоги.
Слава подтолкнул, и я сполз в воду. Схватился за спинку, набрал воздуха и дернул вперед, бултыхаясь как подбитый тюлень. Я погрузился в мутную черную жижу, затылок скреб ребристый потолок, а руки беспорядочно шарили по сторонам, стремясь за что-нибудь уцепиться. Сколько я так продержусь, минуту? Изо рта с шумом вырвались пузыри. Я старался нашарить что-нибудь, напоминающее ящик, и наконец это удалось. Нащупал ручку, потянул и понял, что не могу сдвинуть его с места. В отчаянии я глотнул воды и забил ногами. Резиновые сапоги как-то уже не чувствовались, словно их вообще не было. Ящик начал сдвигаться, и вдруг я понял, что меня тянут. Я еще задергался, левой рукой отталкиваясь от любой маломальской опоры, и, совместными усилиями, груз переместился в кабину. Я вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. Слава держал меня за ноги.
— Есть! — выдавил я и булькнул обратно. Левое ухо заложило. Яростно дернув ящик, я выбросил ноги наружу и стал сползать в траншею, головой оставаясь в воде. Слава пришел на помощь, и мы вместе выбросили ящик из фургона.