– А вы что тут, черти, делаете?!
Мгновенная реакция и занесенный в ослеплении инструмент копателя… Он не хотел так поступать. Он читал Достоевского и осуждал Раскольникова за убийство старушки. Но тут будто кто-то его под руку толкнул: взмахнул лопатой и опустил ее ребром на темя несчастной Захарихи. Та даже ойкнуть не успела.
– Быстро! Быстро! – зашептал он, выкапывая из ямы «клад», оказавшийся небольшим деревянным ящиком с железным опояском, и кидая землю прямо на старуху, лежащую у ног онемевших от испуга двух младших мальчишек.
Тяжелый ящик, но донести можно. Он спрятал его в мешок и, понукая впавших в ступор пацанов, так быстро, насколько позволяла нелегкая ноша, побежал в лес.
В ту ночь, видимо, сам дьявол взял его под свое крыло: преступление так и осталось нераскрытым. Наутро в тяжелом похмелье ни пастух Седов, ни его сосед не могли вспомнить не то что ночные разговоры, но и имя свое. А младшие товарищи так и не проболтались: с каждым вдруг случилась неожиданная беда. Один так тяжело заболел, что даже в городской больнице не справились с его болячкой. А другой подавился за обедом. «Захариха нас прокляла!» – испуганно думал подросток, не столько горюя по мальчикам, сколько чувствуя смесь облегчения (не проговорятся уж теперь его дружки) и животного страха – а ну как и его проклятие коснется!
Но время шло, и ничего с ним не случалось плохого. То ли на самом деле все эти разговоры о проклятиях – предрассудки темного, необразованного народа. То ли дьявол и правда взял его под свое покровительство.
…А в ящике, надежно спрятанном в чулане среди хлама, оказалось вовсе не сокровище, а страшные куклы. Такие страшные, что он едва не вскрикнул, когда увидел первую из них. Слепленные из материала, похожего на свечной, обряженные в полуистлевшие тряпки. Вот так сокровище! Может, Захариха и вправду ведьмой была? Зачем прятала этих уродцев? Впрочем, таких уродцев он бы и сам закопал – с глаз долой. Да что-то его остановило. Какая-то сила исходила от этих кукол, которую он почувствовал интуитивно и поначалу испугался.
А еще придумал забавную штуку – куда определить этих кукол. Уже давно нравилась ему Элла из их класса. Волновала рано развившейся грудью, топорщащейся под форменным платьем. Да ходит эта Элка что царица, нос задрав. Не замечает страданий пацанов. Подумаешь, царица кукурузных полей!
А скоро у нее день рождения.
Он представил себе, как тайком возьмет у матери картонку из-под праздничных туфель, уложит в нее куклу да обернет красиво. И, улучив момент, засунет коробку в портфель Элле. А та, обнаружив подарок, обрадуется. И будет гадать, кто же даритель… И девчонки вокруг нее соберутся и будут шушукаться и стрелять по мальчишкам глазами, пытаясь вычислить тайного «поклонника». А покрасневшая от внимания и удовольствия Элка под смешки девчонок будет разворачивать бумагу на коробке… И как потом при всех завизжит от страха, обнаружив внутри этого уродца. А мальчишки будут хохотать и гадать, кто автор такой удачной шутки?
Пусть знает!
– Я не понимаю, зачем Сергею нужно было собирать информацию на интернатовских еще до того, как я его об этом попросила! – делилась на ходу Ада. – И, что самое ужасное, еще до их гибели.
– Вывод напрашивается неутешительный, – подтвердил ее опасения Джек, – но мог и не Писаренков собирать данные. Или он, но для кого-то другого. В первом случае ты, узнав, кем конкретно собиралась эта информация, можешь выйти на убийцу. Во втором… тоже.
– Папка была в его кабинете, – удрученно пробормотала Ада, – хотя это ничего не значит… Что-то там, в компании, сейчас происходит. Ощущение, будто рушится Империя.
– Империя не рушится, это просто твой личный мир меняется. Но на месте землетрясений вырастают новые города.
– А если данные собирал все же Сергей, тогда почему не сказал мне об этом, когда я его озадачила аналогичной просьбой?.. И эти странные липовые договоры, счета и так далее. Весь этот «компромат» якобы собран им же, Писаренковым!
– Думаешь, он тебя решил уничтожить? – прищурил глаза Джек. На солнечном свету его глаза показались Аде желто-прозрачными. Тигриными.
– Не знаю, не знаю… Но что-то происходит. Копают под меня.
– Или под Писаренкова, – обронил вдруг парень.
– Почему?