– Пуля тебя только задела, но повязку поменяли буквально пару минут назад, так что будет больно.
Отложив газету, мама подходит ближе. Я хмурюсь, пытаясь понять, что же в ней изменилось. На маме синий свободного кроя жакет, плиссированная юбка в тон и черные ботинки на высоком каблуке. Вместо обычной мешанины украшений – нитка жемчуга на шее.
Очень консервативно. Наверное, это такой специальный наряд для визитов к дочери в больницу.
– Сколько я тут? – хриплю я и хватаюсь здоровой рукой за саднящее горло.
Мама дает мне воды, затем ставит стакан обратно на прикроватный столик.
– Почти две недели. У тебя началась пневмония. Они не верили, что ты выкарабкаешься. Будешь знать, как плавать в Гудзоне в ноябре.
Она говорит беззаботно, но ее руки дрожат. Мама стискивает их вместе. Сильно.
– Что с Коулом?
– Он в порядке. Я отправила его домой поспать. Очень упрямый молодой человек. Сидел здесь все время, хотя я сказала, что в этом нет необходимости.
Она говорит недовольно, но с явным уважением. Я прячу улыбку, представляя себе эту сцену: безмолвно сидящий Коул и моя очаровательно-настойчивая мама.
– Кажется, у тебя появился воздыхатель.
Воздыхатель? Я приподнимаю бровь, удивленная старомодным словечком. Затем кое-что вспоминаю.
– А как у вас с Жаком?
– О, он тебе рассказал? Я так и думала. Мы поженимся на Новый год. Еще один упрямец.
Поженятся? Мама выйдет замуж? Мне вообще сложно сопоставить мысли о ней и браке. И еще одна странность – Жак станет моим отчимом. Интересно, а Гарри Гудини знает, что я в больнице? Маму спрашивать бесполезно. Мои веки тяжелеют, но я еще не закончила.
– Что с представлением?
Она поджимает губы – вспомнила наше последнее выступление? Хочу сказать, что мне жаль, но молчу. Единственное, о чем я жалею, – что причинила ей боль.
– Мы с Жаком закрыли шоу.
Я снова пытаюсь сесть, но она укладывает меня обратно на подушки.
– Не волнуйся, все в порядке. Жак хочет, чтобы мы стали деловыми партнерами.