Я не собиралась этого делать! Ведь ни разу так не поступала лет с одиннадцати или двенадцати, но тогда нам срочно нужны были деньги, чтобы уехать из города. Однако стоя так близко к Коулу и чувствуя себя настолько странно, я никак не могу сдержаться. Наверное, потом просто выдам все за шутку и верну ему его бумажник или ключи, ну или что я там обнаружу. Отпущу колкость по поводу опасностей переполненного поезда, и на этом все. Но в тот момент, когда мои пальцы смыкаются на конверте, перед глазами вспыхивает витиеватый женский почерк на адресованном Коулу письме, что лежало на столе мистера Дарби. И я понимаю, что не верну его. Я перетаскиваю конверт в свой карман, щеки мои пылают.
Коул озадаченно смотрит вниз. Я слабо улыбаюсь в ответ и прячу глаза. Не сомневаюсь: вина крупными буквами написана на моем лице. Совсем забыла, что сосед может прочитать меня так же, как я читаю других.
«Чайлдс» встречает нас жизнерадостным синим козырьком и вафельницей на окне, но мне так не терпится начать разговор, что я едва ли обращаю на все это внимание. Прикусив язык, жду, когда Коул заговорит, но он, кажется, не торопится. Я наблюдаю, как он намазывает вафли джемом да еще и поливает сверху сиропом. Затем начинает с аппетитом есть, а я все не решаюсь приступить к своей порции. Пахнет вкусно, но мой желудок слишком сжимается от волнения.
– Ты не любишь вафли?
И снова этот проклятый официальный тон. Глубоко вздохнув, кладу вилку и просто смотрю на Коула. Он глядит на меня в ответ:
– Жаль… – И замолкает; рот сжимается в прямую линию.
Я подаюсь вперед, сердце мое раздувается.
– О чем ты жалеешь?
Он чуть кривит губы:
– Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Тогда бы мне не пришлось объяснять. – И качает головой, словно сам собой недоволен.
– Но ты и не объяснил еще ничего!
– Знаю. У меня это плохо выходит. Никогда не думал, что это будешь ты…
Он все ходит вокруг да около и выглядит так, будто жаждет, чтобы под ногами разверзлась дыра и поглотила его.
– Не понимаю…
– Мне хотелось бы просто позавтракать вместе с тобой, – порывисто говорит Коул. – Без всего остального.
Я изумленно открываю рот и тут же выпрямляюсь:
– Ты стесняешься!
Коул отводит взгляд:
– Наверное. Немного. По крайней мере, в женском обществе. Могу оправдаться тем, что ходил в интернат только для мальчиков.
Это кое-что проясняет. Излишний официоз и то, что Коулу неуютно рядом с моей матерью. Грудь сжимается, а сердце переполняется сочувствием к нему. А затем я вспоминаю, зачем сюда пришла.