Небеса ликуют

Наказной гетьман Иоанн Богун и не думал бросать крестьянское ополчение на расправу озверевшим полякам. Произошла страшная случайность. Эвакуация действительно проходила скрытно, и чей-то нелепый выкрик вызвал панику. Отец Гуаира, естественно, не пишет, что Богун лично прибыл в табор, пытаясь спасти обреченных.

Между прочим, казаки не захватили с собой ни военную казну, ни личное имущество гетьмана Хмельницкого, что еще раз свидетельствует о том, что они собирались вернуться.

Конечно, никакого «чуда» отец Азиний не совершал. Автор не только скверный писатель, но и плохой гидравликус. Судя по всему, болото было вполне проходимым, особенно после того, как сам отец Гуаира построил отводной канал.

Глава XVII

служащая также эпилогом и повествующая о том, как возликовали Небеса

Смерть: А вот и я! Ага!

Илочечонк: «Ага» — твое имя?

Смерть: Вот дурень! Меня не узнаешь? А ну-ка угадай: я худа, я бела и черна, появляюсь — все дрожит, и еще у меня есть кое-что острое. Угадал?

Илочечонк: Бела, черна, дрожит, острое… Понял! Ты — трясогузка!

Действо об Илочечонке, явление семнадцатое

Я повертел в руках серебряную чарку, вздохнул, поставил на стол.

— Как? Не нравится? — вскричал Стась Арцишевский. — Адам! То ж вудка гданська!

Я смолчал — из вежливости. Что вудка, что горилка, что пульке! В полесских болотах не выпьешь «Лакрима Кристи».

— То ты, Адам, бардзо великий зануда, — уверенно констатировал Стась, подливая в чарки из огромной мутной скляницы. — Дзябл! Не надо было тебе в ксендзы, дурная башка! Говорил я тебе,говорил!

Арцишевский, как всегда, прав. Арцишевский, как всегда, пьян. Вот только усы поседели да возле рта легли глубокие морщины.

— Ну, сто лят, друже! Не потонул в болоте, не сгоришь в огне. А повесят — не беда!

За такое не грех было и выпить. Даже вудки.

* * *

Стася я не искал — он нашел меня сам. Я только перешагнул отворенные настежь ворота королевского лагеря, только успел задать первый вопрос насмерть пьяному гусару, как на меня налетел кто-то знакомый, усатый, дышащий перегаром.

Судьба!

Стась все-таки успел на войну. Батарея поручника Арцишевского лихо лупила в упор по татарской коннице. Стрелял ли он по безоружным хлопам, я не спрашивал. Десять лет назад Стась отказался наводить мортиры на восставших негров. Но война домова[25] не знает жалости.

— Ну, то слушай, Адам. — Арцишевский покосился на недопитую скляницу, прищурился. — Про нунция твоего я дознался, у себя он, в шатре. Да только знай: пока не допьем — не отпущу!