Небеса ликуют

22
18
20
22
24
26
28
30

Интересно, кем хуже быть — святым или кнежем?

В Риме решили, что нашли святого. Кнежна Анна-Станислава рада, что золоченое кресло главы рода отныне не пустует.

А я буду учить арабский.

Моя племянница еще не знает, что мне не укрыться даже в Ейшишках. Найдут — Общество ничего не забывает. И не прощает. Может быть, сейчас другой перелистывает документы в Среднем Крыле, готовясь к опасному путешествию. Хотел бы я знать, что расскажут ему?

Житие Святого Адама уже написано. Моя жизнь… Ее придется описывать самому. И самому искать дорогу — впервые за все эти годы. Я выучил гуарани за несколько месяцев, едва ли арабский будет труднее.

А потом?

Куда приведет лесная дорога?

Неярко горела лампада. Лик Черной Девы Ченстоховской утонул во тьме. Но я был спокоен. Ее рука со мной. И мне не страшно.

* * *

…Серый туман клубился, дышал сыростью, дорога исчезла, но я все равно шел, стараясь ступать тихо, словно вокруг была ночная сельва. Дальше, дальше… Уже близко, уже совсем близко.

Странно, я совсем не устал. Я мог бы идти еще долго, очень долго, даже больше, чем уже пройдено. В Промежуточном Мире, в обители ангелов, нет времени, но оно есть во мне, и сердце бьется, отсчитывая годы.

Годы? Века?

Каждый шаг труден. Груз тяжел, прижимает к земле. С каждым биением сердца Черная Книга становится все неподъемней, все тяжелей. Бумага давно истлела, распалась обложка, но Книга все равно со мной, она стала больше, в ней теперь десятки тысяч страниц.

Туман все гуще, все плотнее.

Иду.

Скоро, уже скоро. Что там, в конце? Обещание Той, что смотрела на меня с Нерушимой Стены, неотменимо, но неотменимо и слово Церкви. Я умер, но я жив, я грешен, но я святой. Что дальше?

Туман твердеет, выгибается высокими сводами, черными от давнего огня, распадается дробным стуком…

* * *

— Открывай! Открывай!

Стучат в дверь. Нет, не в дверь — в церковные врата. Они уцелели, хотя храм давно сгорел, иконостас рухнул, обратившись в кучу черных углей.

— Открывай, сволочь!

Я подхожу к вратам. Моя рука…