Илочечонк: Купить? Но что?
Монах-доминиканец: Как что, деревенщина? Ясное дело, индульгенцию! Гляди — вот подпись, а вот и печать. Убийство — двадцать золотых, прелюбодеяние — пятнадцать, грабеж на большой дороге — пять.
Илочечонк: Отец мой! Неужели я стану таким образом безгрешен?
Монах-доминиканец: Вот темнота! Ясное дело, только денежки гони! Заплатишь — и гуляй себе, аки ангел!
Илочечонк: Странно… Но раз так, вот тебе пять золотых.
Монах-доминиканец: Молодец! А вот тебе индульгенция по всей форме с подписью и… Ай! Ты что делаешь?
Илочечонк: Забираю твое золото, поп! Ведь мы с тобой оба на большой дороге!
«…Письма же из Амстердама и иных городов Соединенных Провинций, а также из Стокгольма и Виттенберга получал я через негоцианта Джакомо Беллини. Оный же негоциант, как мне достоверно ведомо, будучи по торговым делам в Королевстве Шведском, прельстился Лютеровой ересью и публично отрекся от Святой Католической Церкви. И это может подтвердить брат его, Луиджи, при сем пребывавший. А в доме означенного Джакомо Беллини, что расположен у ворот Святого Себастьяна, хоть и наличествуют Иконы и Распятие, однако же перед ними лампад не возжигают, молитв не творят, но возводят хулу и чинят насмешки, яко же над идолами…»
Писец в черном балахоне склонился над бумагой так низко, словно писал не пером, а носом. Маленькие очки с толстыми стеклышками азартно поблескивали в свете лампы. Я заглянул через плечо и оценил стиль.
— Продолжайте, сьер Гарсиласио!
— Я… Я уже все. Вы обещали!..
— Разве? Боюсь, вы сейчас не в том положении, чтобы ставить условия. Итак, с письмами ясно. А кто был посредником в ваших переговорах с типографом?
Ипполит Марселино, первым применивший Великую Вегилию, считал, что для раскаяния душегуба и вора достаточно двух бессонных ночей. Еретик начинал видеть Ад после трех. А вот еретик злокозненный, чье тело укрепляет сам Нечистый, уже завладевший проклятой душой, сдается только на пятые сутки — или сходит с ума.
Нечистый не решился заглянуть под низкие своды Санта Мария сопра Минерва. Сьер Гарсиласио де ла Риверо, римский доктор и враг Церкви, начал каяться после третьей ночи.
— Итак, вашим посредником в переговорах с типографом…
— Манасия бен-Иаков! Он! Этот иудей! Он, меняла из Венеции, часто бывает в Риме у своего тестя Аарона бен-Иммера… Это все? Вы же мне обещали! Я не могу! Не могу!
Будильников было уже двое — оба крепкие, плечистые, безмолвные, словно големы. Тут же стояло ведро мутной тибрской воды. Короткие темные волосы парня слиплись, вода текла по лицу, падала на стол.
— Что вы еще можете сказать об этом иудее?
— Он… Он хулит Христа! Он говорит, что Мессия — это не Иисус, а какой-то иудей из Турции по имени… по имени…
Будильники начеку — глаза парня вновь раскрылись. В них было безумие — и странный нездешний отблеск. Отблеск адского пламени.
ebooksa