Небеса ликуют

22
18
20
22
24
26
28
30

Комедия, да и только!

Поп прячется в сундуке. Арлекин с мушкетом рыщет по комнате, а Коломбина…

Стоп!

Почему я подумал о Франческе?

Я не великий знаток душ, тем более женских, однако театр учит многому. «Темные стены скрывают страсть». Что за чушь! Разве она могла написать такое?

Я прочитал письмо несколько раз — ее голосом. Не получалось. Никак! Да и не стала бы Коломбина писать писем!

Но ведь я ее почти не знаю! И, кроме того, в Риме больше некому слать мне письма, написанные аккуратным женским почерком да еще с грамматическими ошибками. После той, утренней встречи мы так и не виделись. Правда, коридорный говорил, что какая-то девушка заходила, спрашивала обо мне…

Ключ притягивал — красивая ажурная загадка. Меня еще ни разу не приглашали на ночные свидания. Об этом приходилось лишь читать — тайком, прячась от наставников. Плащ — на глаза, скрип ступеней, жаркие объятия на кровати с тяжелым пыльным балдахином…

Нет, не зря я не хотел принимать сан! Развратный поп — не просто смешно.

Противно!

Но с другой стороны…

Ох, уж эта другая сторона! Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься.

И вразумить меня некому: тихим словом, а еще лучше — кулаком по шее.

Совесть, как известно, самый лучший друг. С ней всегда можно помириться. В конце концов, в прогулке по вечернему городу нет греха, а если ноги случайно, совсем случайно, занесут меня к Рыбному рынку…

Я протянул руку к письму — и тут же услыхал стук в дверь.

Кажется, меня все-таки вразумили.

— Поправьте воротник!

Голос служки звучал так, словно мне предлагалось положить голову на плаху. Я неуверенно поднес пальцы к гладкому атласному сукну, покосился на зеркало.

— Так годится?

Обреченный вздох был ответом. Служка покачал головой и взялся за дело сам. Я почувствовал, как мне сдавливают горло.