– Говорю, имеется в виду не лицо, а совок. Которым рыли мякину. Рыло, понимаете? В калашном ряду, где торговали, понятно, калачами, совок для мякины был без надобности.
– Откуда ты всего этого нахваталась? – разинул рот Димочка. Но сопровождающий не оценил Люсиных познаний.
– А вам, Ковалева, я должен сказать… – он закатил чудовищную паузу, очевидно, чтобы артистка успела как следует испугаться. Но та за собой никакой вины не чувствовала, поэтому продолжала смотреть безмятежно.
– …будьте осторожны! – закончил сопровождающий. За время паузы он сам успел сообразить, что балерина Ковалева, каким бы возмутительным ни казалось ее поведение, в преступлении против морали или этикета пока не замечена.
– Благодарю вас. Непременно буду осторожна. Не стоит беспокойства, – церемонно ответила нахалка. – А тебе, Дима, нужно хоть изредка читать книги. Запишись в библиотеку, что ли. Там книг много. И по этикету тоже есть.
– Подумаешь! – надулся Димочка.
– Девушкам нравятся начитанные мужчины.
– Правда?
– Точно тебе говорю.
Но ей самой никогда ни один мужчина, даже самый начитанный, не нравился больше, чем господин Кабус Бахтияр. Она видела его первый раз в жизни, она ничего не знала о нем, да и стоило ли думать о нем? Нет. И все же она думала и совсем не удивилась, увидев его в первом ряду. У него блестели глаза так, что больно было смотреть.
Все говорили потом, что в этот вечер Ковалева танцевала как никогда. И она сама знала об этом. Она не танцевала Жизель – она стала ею. Эта Жизель была радостным, святым ребенком, впервые постигшим любовь. Она не сошла с ума – всего лишь беспечно отвергла жестокую реальность. Она не умерла – просто выпорхнула из жизни, как птица из надоевшей клетки. До сих пор восставшая из могилы Жизель в трактовке Ковалевой внушала трепет искушенным зрителям, теперь же во втором акте на сцене появился не зловещий загробный дух, но все та же чистая девочка, разве что более легкая, невесомая, вся – на просвет…
Букет, который принесли ей в гримерную, полыхал красными, как кровь, розами, и только в середине была одна белая. Цветы пахли невероятно, и Димочка, который, возможно, что-то все же читал, сказал, увидев букет:
– Розы Шираза…
И быстро ушел, очень грустный почему-то.
А Люсю у выхода ждал автомобиль.
Это был странный вечер. Два человека, совершенно чужие, воспитанные разными культурами и мирами, имеющие в этих мирах разные точки опоры, по-разному говорящие, неблизкие по возрасту, всеми мыслимыми преградами разделенные, встретились и потянулись друг к другу, их души на ощупь искали друг друга…
Так дети в темной комнате играют в жмурки.
Такая бывает любовь.
– Я полюбил тебя, как только увидел. Мне кажется, я знаю тебя с детства. Бывало так, что я оставался один дома или в саду, и в эти минуты мне казалось, что кто-то окликает меня и смотрит так ласково… Я говорил об этом матери, но она всегда пугалась. Она говорила, что это шайтан смущает меня, и приказывала читать покаянную молитву. Но когда ты взглянула на меня, я узнал твой взгляд. Бедная моя девочка, чужеземная моя птица! Как поздно мы встретились, как странно мы встретились! Я хотел бы подарить тебе весь мир, но не могу отдать даже самого себя, ведь я себе не принадлежу. Ты понимаешь меня?
– Да, да, – отвечала она, почему-то заливаясь слезами. – Я тоже так устала! Жизнь обманула меня, поманила яркой мишурой, лучистыми огнями, а дала только одиночество, холод, непрестанную боль. Знаешь, в каирском театре было много крыс. Там были и кошки, но они, кажется, сами их боялись и прятались по углам. И вот меня укусила крыса. Я готовилась выйти на сцену, моя юбка зацепилась за что-то, за какой-то ящик, я протянула руку, а там сидела крыса. Она меня укусила. И тут мне надо выходить, и я сразу про нее забыла, вспомнила уже только после спектакля. Мне перевязали руку, сделали какой-то укол, но хуже всего было то, что я вспомнила глаза той крысы. Как она на меня смотрела! Она меня ненавидела. Она бы убила меня, если бы могла. И я все думала – за что, за что же она меня так ненавидит? Ведь я ничего ей не сделала дурного! Ты меня понимаешь?
ebooksa