Лик избавителя

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты это серьезно?

– Конечно, нет. Так, болтаю по старушечьей привычке. Просто мне нравится их вкус, и я от них не полнею. Все, ухожу. А ты пока поставь чайник, хорошо?

И Люся, несгибаемая Люся, у которой нисколько не согнулись плечи, не побледнела улыбка, сделала, как сказала, – подкрасила губы у зеркала и пошла в магазин.

Стася поставила чайник и отправилась в ванную. Она не включила там свет. Долго плескала в лицо водой, потом посмотрела в зеркало. Заплывшие китайские глазенки, уродливый длинный нос, распухшие, бесформенные губы…

– Это потому, что я не принцесса, а чудовище, – произнесла Стася с ужасающей решимостью. – Иначе бы он не посмел. Если бы я была красивой, он бы не посмел так гадко, так отвратительно с нами поступить! Сволочь! А я – уродина! Уродина!

Чайник закипел, успел остыть, и Стася включила его снова. А Люси все не было, и новые страхи исподволь овладели Стасиным сердцем. Она торопливо вышла из дома навстречу Люсе. На перекрестке у супермаркета собралась небольшая толпа. Что-то произошло? Не рассмотреть что. Да и не надо.

Что-то мягко коснулось Стасиных туфель. Она посмотрела вниз, а там – яблоко, сердцевидное, сплошь красное яблоко с солнечным бликом на скуле.

«Знаешь, в яблоке есть что-то удивительно человеческое. Их форма… Их плоть… Их цвет…» – вспомнила Стася.

А вот и другие яблоки – катятся к Стасиным ногам.

– Люся! – истошно закричала Стася.

Люся лежала прямо на асфальте – правда, кто-то сердобольный успел подложить ей под голову свернутый пиджак. В ногах у нее был разорванный пакет, из которого рассыпались яблоки. Глаза Люси были закрыты, на губах не то улыбка, не то гримаса боли.

– Люся, – закричала Стася, и, услышав этот голос, звучавший для нее издалека, с самого края земли, Люся открыла глаза.

– Детка моя, Стаська… Сердце что-то… Но люди уже помогли, уже вызвали…

– «Скорая» едет, – подсказал Стасе кто-то сердобольный. – Все хорошо, все будет хорошо…

Но хорошо уже ничего не будет. Люсю погрузили в старую, разбитую машину, и Стасю мрачные санитары усадили рядом с ней. На выбоинах машину трясло, Люся стонала, и Стасю охватывал уже не страх, а настоящий ужас. Если уж Люся не может, не хочет сдержать стона… Тогда дело совсем плохо!

Люсю положили в реанимацию, Стасе позволили остаться с ней, и это тоже плохо – если врачи не гонят взашей, не отмахиваются: «Да успокойтесь, идите домой, без вас обойдемся!» – грозный это признак. Стасе принесли обтянутый холодным дерматином стул, на нем она и скоротала ночь. А когда зябкий рассвет заглянул в окно, Люся пришла в себя.

Она вздрогнула, как будто ее окликнули, и шустро села на своем неуютном больничном ложе. Не обращая внимания на Стасю, она начала приводить в порядок прическу. Замерев, Стася наблюдала, как тонкие пальцы Люси прибирают и подкручивают рассыпавшиеся пряди, перетыкают с места на место шпильки – привычным, до автоматизма утвержденным жестом. Шпильки серебряные, старинные, на концах у них крошечные жемчужинки. Люся купила их в Париже, на блошином рынке Ванв. Кажется, многие из них потерялись, когда Люся упала на улице…

Люся откинула одеяло и встала. Стася тоже вскочила – немедленно уложить обратно, ведь это инфаркт, ей ни в коем случае нельзя подниматься! Но Люся отвела левую руку назад, в сторону внучки, и та осталась сидеть на стуле. Люся по-прежнему не смотрела на нее, она смотрела прямо перед собой, и только тогда Стася тоже догадалась посмотреть в ту сторону.

Стены, выкрашенной масляной краской в горчично-коричневый цвет, больше не было. А там, где положено быть больничному коридору, скверу, улице и всему ежащемуся в предрассветном ознобе Петербургу, раскинулся бескрайний океан, синий-синий. Волны с белыми барашками бьются в белый песчаный берег, слышен слитный гул океана, плеск волн, радостные крики чаек… А по белому песку, по самой кромке прибоя, идет высокий человек и улыбается. Его ноги по щиколотку увязают в песке. И Люся идет ему навстречу. С каждым шагом она молодеет, и на песок из больничной палаты ступает уже совсем юная женщина – ее глаза блестят, ее губы похожи на красный цветок, и на них трепещет, как бабочка, улыбка счастья…

– Не уходи, – прошептала Стася.