В последний час путешествия свет начал меркнуть, и ветер закружил в воздухе жесткие, колючие хлопья снега. Но меня все так же пьянили виды, величественные, дикие, открытые пейзажи, голые холмы и вересковые пустоши, стены из серого камня, суровые деревушки и уединенные фермерские дома, жавшиеся под зашитой склонов. Здесь паслись овцы, и тут и там виднелись то телега, то пеший или верховой путник, но едва мы оставили позади последний маленький городок, местность сделалась голой, суровой и пустынной.
Когда поезд остановился, и я услышал выкрикиваемое вдоль платформы «Хай-Бек-Холт. Хай-Бек», было самое начало пятого. Я был единственным, кто сошел на станции, и в следующую секунду поезд снова пыхнул паром и тронулся вперед. Я стоял, подняв воротник пальто от резкого ветра и снега, налетевшего на меня с железнодорожных путей.
Здесь была одна-единственная платформа и небольшое деревянное сооружение, служившее одновременно и залом ожидания, и кассой, с железной печкой, в которой едва теплились несколько угольков. Я сел на лавку. Сквозь растрескавшиеся оконные рамы и в щель под дверью, свистя и завывая, задувал ледяной ветер. Но с каждой милей дальше на север настроение мое все больше поднималось, и, глядя на окружавшие меня вересковые пустоши, я начинал чувствовать глубокую удовлетворенность. Я был дома, все это было знакомо, я был родом из этих мест, хотя они ничем не напоминали ни одно место на земле из тех, где я жил с тех пор, как себя помнил. Меня не тревожили ни ветер, ни холод, ни безлюдье этих краев, как не страшили мысли о том, что может быть впереди.
Я просидел некоторое время, погрузившись в свои мысли и мечты о Киттискаре. В зал ожидания никто не заходил, и ни один поезд не останавливался на станции. Снаружи темнело.
Дежурный, который объявлял остановку, больше не появлялся, и в конце концов мне пришлось покинуть это маленькое убежище и отправиться на его поиски, чтобы спросить, когда можно ждать следующего поезда, который остановится в Ро-Маклерби.
Он укрывался в маленькой будке в дальнем конце платформы, с масляным нагревателем в ногах, окутанный плотным облаком пара и табачного дыма. В ответ на мой стук он чуть-чуть приоткрыл дверь, всматриваясь наружу водянистыми глазами.
Когда я задал ему вопрос, он покачал головой, и в это мгновение с путей налетел порыв ветра, унося его слова, так что я вынужден был просунуть голову в дверную щель и переспросить еще раз.
Я узнал, что старый железнодорожный справочник ввел меня в заблуждение. Железнодорожная ветка закрылась «уже давно как»; никаких поездов не было.
Итак, я подхватил свою сумку, покинул станцию и сквозь ветер и сгущающиеся сумерки отправился в путь. Мне предстояло пройти пешком пять миль по дороге, которая вела через вересковые пустоши, и дальше, как мне сказали, на ту сторону, к Ро-Маклерби.
Я прошагал много долгих миль — и в джунглях, и по затерянным горным тропам — совершенно один, я был здоров и обладал хорошим чувством направления, так что в путешествии через северные английские верески для меня не было ничего опасного. Сумерки сгустились окончательно, наступил вечер, но где-то через милю, хотя было по-прежнему холодно, ветер поменял направление и начал стихать, и, оглядевшись по сторонам, я увидел сквозь прореху в облаках кусочек звездного неба и тусклый свет бледной луны.
Я дошел до пересечения дорог в самой высокой точке, и, несмотря на то, что один из указателей был сломан, а надпись на другом почти стерлась, я почувствовал уверенность, что должен и дальше идти вперед, следуя тропе, полого спускавшейся по склону. Тем не менее секунду-другую я вынужден был передохнуть, поставив сумку рядом с собой на землю. В воздухе пахло свежестью и влагой от голой земли и только что выпавшего снега, и я был вполне счастлив, но ноги мои начинали ныть, я очень устал и не забывал, что еще совсем недавно был болен и не поправился до конца. Возможно, отправляться в путь сегодня вечером было глупостью, и мне следовало бы попытаться найти ночлег где-нибудь в Хай-Бек. Но возвращаться уже не имело смысла — насколько я мог судить, я находился примерно на полпути, а потому я снова поднял сумку и пошел дальше, ибо полагал, что долго стоять на сильном морозе, рискуя простудиться, куда менее благоразумно, чем двигаться вперед.
А потом я увидел свет, одинокий огонек — должно быть, в окне какого-то жилища на расстоянии примерно в полмили. Он слегка мерцал, как огонек масляной лампы, и я ускорил шаг, благодарный, что имею возможность дойти до какого-то уединенного домика, где, быть может, смогу отдохнуть и обрести ночлег. Дорога делалась уже, почти превращаясь в тропинку, и раз или два казалось, что свет становится не ближе, а дальше, и в какой-то момент я заколебался, усомнившись, а в ту ли вообще сторону я иду. Но когда я посмотрел, огонек снова был там, мерцающий, но ясный, и я побрел дальше — ноги у меня окоченели, спина и шея ныли, — мечтая о любом убежище и возможности отдохнуть.
Мое восхищение обширностью и дикостью вересковой пустоши сменилось нервозностью: я вполне мог заблудиться здесь, обессилеть или случайно упасть, вдали от всякой помощи, но я призвал все силы, какие только мог, вспомнил прошлый опыт, когда бывал в куда более забытых богом местах, и заставил себя сохранять спокойствие и надежду.
Ремень моей сумки перетерся и соскочил, и я наклонился, чтобы поправить его, на это ушло совсем немного времени. Когда я закончил и готов был продолжить путь, я вдруг — с внезапным ужасом — ощутил уверенность, что за мной следят, наблюдают, что кто-то тайно всю дорогу преследует меня. Кроме того, оглядевшись, я обнаружил, что огонек исчез. Я всматривался вперед, во все стороны, обернулся и сделал полный круг, но всюду была одна темнота, нарушаемая лишь мимолетными промельками лунного света, когда тучи расходились на миг и смыкались вновь.
Я замерз, исчерпал все свои силы, заблудился, чувствовал себя больным, но все это я, наверное, вынес бы и преодолел, — эти неприятности были реальными и вполне привычными. Меня доконал страх — страх перед наползающей, потаенной тенью, что преследовала меня и была где-то здесь, невидимая во мраке вересковой пустоши.
Ветер негромко и жалобно завывал на высокой ноте.
Я снова закинул сумку себе на плечо и бросился бежать. Я пробежал, вероятно, ярдов двести, в слепой панике, не заботясь о направлении, охваченный первобытным отчаянным ужасом, я не мог бы сказать, куда я бегу и от кого, поскольку утратил способность мыслить логически и рационально, я позволил страху стать моим повелителем на этой огромной вересковой пустоши.
Внезапно я споткнулся, угодив ногой в кроличью нору, и рухнул на землю. Это привело меня в чувство. Я лежал, оглушенный, тяжело дыша, но через несколько секунд поднял взгляд к небу и увидел, что оно прояснилось, звезды ярко сияли, а среди них высоко и безмятежно плыла луна.
Я сел. Повсюду вокруг меня простирался тихий, волнистый вереск. Я никого не видел, никто за мной не следил, все это было плодом моего воображения. Меня бил озноб, я подвернул лодыжку, продрог и устал, но в темноте и в окружающей местности не было ничего враждебного. Неужели нервы мои были напряжены настолько, что на каждом шагу мне мерещились призраки, неужели меня так же легко испугать, как глупую женщину или малого ребенка? Вряд ли. На пару секунд я задумался. Кто-то следил за мной и преследовал меня, но враг этот не был реальным и видимым, он вообще не был человеком. Это было тогда — внезапная темнота, гнилостный запах, подавляющий и наводящий ужас — и теперь, точно так же, и оно ушло, как и злобное присутствие в библиотеке в Элтоне и в Пайре, и рыдания мальчика; было — и вдруг не стало.
Я поднялся, как-то привел мысли в порядок, взял себя в руки и медленно пошел дальше, вновь старательно держась тропинки. Где-то в долине тявкнула лисица — раз, другой. Всего в нескольких ярдах впереди я снова увидел свет, лившийся из окна одинокого низенького домика, и, воспрянув духом, устремился к нему из последних сил.
ebooksa