Туман в зеркале

22
18
20
22
24
26
28
30

Стук раздался снова, я определил, откуда он доносится, осознал, где я нахожусь, и встал, чтобы открыть дверь.

Снаружи, в узком коридоре, стояла молодая женщина, в колеблющемся свете позади нее я заметил вторую фигуру и сделал шаг назад, чтобы впустить их. Но когда девушка вошла в номер, неся кувшин горячей воды и таз, и медленно, с неуклюжей осторожностью двинулась поставить это на сундук, я оглянулся и увидел, что ошибся: коридор был пуст.

— Если хотите поужинать, вам придется спуститься. В номера мы не разносим.

У нее были пухлое коровье личико, не выражавшее ничего, кроме, разве что, налета усталости или скуки, и медленная манера речи. Но дойдя до двери, уже с порога, она бросила на меня быстрый взгляд, и в ее унылых глазах промелькнула слабая вспышка интереса или любопытства, что побудило меня спросить, есть ли еще какие-нибудь постояльцы, остановившиеся здесь на эту ночь.

Помедлив, она ответила:

— У нас только две комнаты. Сюда мало кто приезжает.

— Да. Здесь, кажется, очень тихо.

— По большей части. Шумные идут в другие места.

— Вы имеете в виду моряков?

— Мы содержим респектабельную гостиницу.

— А вы живете здесь?

— С отцом.

Когда она повернулась уходить, я сказ&ч, сам не знаю почему:

— А мальчик?

У меня вдруг возникла твердая уверенность, что, когда она вошла, кто-то стоял позади нее, и это был мальчик, возможно, тот, которого я мельком увидел на улице, когда пришел сюда, — хотя и не мог бы сказать, почему он меня заинтересовал.

— Никаких мальчиков здесь нет.

— Я подумал, может, у вас есть брат — или мальчик на побегушках? Я видел его на улице, когда пришел.

— А, на улице. — В голосе ее прозвучало легкое презрение. — Там мог быть кто угодно. И мальчики, и прочие всякие. Кто угодно.

Когда она удалилась, я подошел к окну. Дождь перестал. Но я не мог разглядеть практически ничего, за исключением слабого света из какой-то комнаты ниже, который едва проникал в мрачное пространство двора. Это место, казалось, принадлежало иному времени, не тому, в котором я жил, а далекому прошлому. Итак, я был обитателем города книг и сказок, которые читал ребенком, места, принадлежащего скорее воображению, нежели какой-либо реальности, и словно почти не менявшегося многие столетия. Но это до поры до времени, пока я здесь не освоюсь. Я думал, что совершу переход от своей прошлой, совсем иной жизни к будущему, которое меня ждет, более или менее постепенно. Здесь, в этой тихой и темной гостиничке, стоявшей у самой реки, у меня было странное ощущение, будто я подвешен в неопределенности, не принадлежащей никакому реальному времени или месту.

Комната моя была маленькой, тесной и вполне уютной, но в ней не было ничего, к чему я мог бы привязаться; люди, которых я видел до сих пор, не предъявляли ко мне никаких требований и, по всей вероятности, вообще не оставили по себе никаких впечатлений. Я не обрел еще никаких связей, не пустил корней. Всю свою взрослую жизнь, с тех пор как умер мой опекун, я долгие годы не принадлежал ни одному человеку и ни одному месту, — а о своих ранних годах я, разумеется, ничего не знал.