— Включи-ка снова, — попросил Эверс.
— Ладно, — ответил Каз. — Только пульт возьму.
— Знаешь, нам стоило относиться получше к Лестеру Эмбри.
— Дела давно минувших лет, приятель. Или дней. Черт, забыл, как там правильно.
— Может, и нет. Постарайся впредь быть не таким злым. Быть добрее к людям. И вообще ко всему. Сделаешь это ради меня, а, Каз?
— Господь с тобой, старина! Ты словно цитируешь какую-то холлмарковскую открытку на День матери.
— Может быть, — ответил Эверс, и от такой мысли он почему-то загрустил. У питчерской горки Беккет ждал сигнала от кэтчера.
— Эй, Дино! Вон он ты! Мертвым ты точно не выглядишь! — Каз хрипло хихикнул.
— Да я себя мертвым и не чувствую.
— А я уж было испугался. Чертов шутник! Как у него вообще оказался мой номер?!
— Не знаю, — ответил Эверс, обозревая пустой стадион. Хотя, конечно же, он знал. В Тампе и Сент-Пите жило в общей сложности девять миллионов человек, но после смерти Элли Эверс мог вписать в графу экстренных контактов только номер Каза. От этого становилось еще грустнее.
— Ладно, приятель, наслаждайся игрой. Может, на следующей неделе сыграем в гольф.
— Посмотрим, — ответил Эверс. — Держись, Каззи и…
Тут Каз к нему присоединился, и они вместе продекламировали окончание фразы, как делали уже много-много раз:
— Не дай ублюдкам себя достать!
Вот и все, разговор окончен. Краем глаза Эверс уловил какое-то движение. Он осмотрелся с телефоном в руках и увидел, как давешний привратник медленно, со скрипом ведет вниз по ступенькам дядю Элмера и тетю Джун. Увидел и нескольких своих пассий из средней школы, одну из которых поимел, когда та была в полубессознательном (а то и бессознательном) состоянии. За ними шла мисс Притчетт с распущенными в кои-то веки волосами, и аптекарша, миссис Карлайл, и старенькие соседи, Дженсены, у которых Эверс в детстве воровал с заднего крыльца пустые бутылки на сдачу. С другой стороны не менее древний привратник заводил на верхние ряды трибун бывших служащих «Спиди». На некоторых красовались синие униформы. Эверс узнал Дона Блантона, которого допрашивали по делу о детской порнографии в середине девяностых, и который повесился в Малдене у себя в гараже. Эверса тогда поразило, что кто-то из его знакомых мог быть замешан в таких вещах. Да и последний поступок Дона его поразил не меньше. Дон Эверсу нравился, и ему не хотелось его увольнять, но с такими-то обвинениями, что еще ему оставалось делать? Ведь репутация работников компании прямо отражалась на графе доходов.
Батарейка еще не разрядилась. Чем черт не шутит, подумал Эверс. Игра-то важная. На Мысе, наверное, ее тоже смотрят.
— Привет, па, — раздался в трубке голос Патрика.
— Вы там игру смотрите?
— Дети смотрят. Взрослые играют в карты.