Дым

— Готов. Да будут изобличены мои грехи.

— Они должны быть и будут изобличены. Хвала дыму!

— Хвала дыму!

И затем все, хором:

— Хвала дыму!

Даже Томас двигает губами, повторяя ненавистную формулу. Он узнал ее только в школе. С тех пор не прошло и шести недель, но слова уже вросли в него, поселились у него на языке. Вероятно, избавиться от них можно будет, лишь вырезав их ножом.

Начинается допрос. Голос Джулиуса звенит в большом помещении. У него приятный голос, размеренный, глубокий. Когда надо, он звучит как голос любимого дядюшки. Как голос родного брата. Как голос друга.

— Вы староста, Коллингвуд, — говорит Джулиус. Это в его стиле: начать с чего-нибудь безобидного. И заставить тебя потерять бдительность. — Сколько времени прошло с тех пор, как вы заняли эту почетную должность?

— Один год и семестр, сэр.

— Год и семестр. И вы довольны своим положением?

— Я рад служить.

— Вы рады служить. Прекрасный ответ. Вы добросовестно исполняете свои обязанности, не так ли?

— Стараюсь, сэр.

— И как вы относитесь к тем мальчикам, за которыми обязаны присматривать?

— Отношусь к ним… сэр? По-доброму. С симпатией.

— Ага, очень хорошо. Хотя порой они ведут себя как настоящие разбойники.

— Полагаю, сэр, они ведут себя настолько хорошо, насколько это в их силах, сэр.

— Одного «сэр» достаточно, Коллингвуд.

Джулиус ждет, пока в комнате не смолкнет краткий всплеск хихиканья. Он стоит сбоку от фонаря, лицо его находится в тени. Весь мир свелся к одному юноше и одному стулу. Коллингвуд ерзает, его сорочка задирается, так что приходится натянуть ее на колени. Делает он это неловко. Его сжатые кулаки не желают разжиматься.

— Но вам ведь нравится наказывать их, ваших юных подопечных, которые послушны настолько, насколько это в их силах. Иногда вы наказываете их весьма жестоко, как я слышал. Не далее как вчера многие мальчики видели, как вы производили порку. Двадцать один удар. Школьной сестре милосердия пришлось обрабатывать шрамы.