Невеста Анатоля

Маркел Ильич нерешительно взял его в руки, подумал, наконец, развязал — это были галоши.

Несколько секунд он смотрел на них, не доверяя глазам.

— Какие барышни тебе это передали? — спросил он растерянно.

— Не могу знать, две черненькие, маленькие барышни, такие веселые — все смеялись, — ответил Павел, усмехнувшись.

— Что они еще говорили? — поспешно спросил Маркел Ильич.

— Да вот, только и сказали: отдай, мол, это барину потихоньку, чтобы никто не заметил, что вы вчера это изволили у них забыть-с.

— Ну хорошо. Убери галоши и иди, — смущенно пробормотал Маркел Ильич.

Едва Павел ушел, он вскочил с постели и заходил по комнате, забыв даже надеть туфли.

Он почувствовал, что совершенно здоров и что какая-то радость охватывает его.

— Это, наверное, были Баритта и Элия, а может быть, Мусмэ и Баритта… Ну, да это все равно! Ах, милые девочки, сами потрудились принести галоши. Да, да калоши-то я и забыл, Каликика принесла мне пальто, и шляпу, а галоши оставила в передней. Милая Каликика! Она, правда, строга, но как она вступилась за девочек, думая, что я их обидел. А Клим! Милый Клим! Как там было хорошо! Зачем мне не позволили остаться?

Он задумался.

— Мне сказали, что придя, нельзя уже возвращаться… Куда? Домой? Где меня обижают? Не дают есть, укладывают в постель! Да я с удовольствием уйду! Я лучше повторю всю географию, и не только географию, а и арифметику — все, что пожелает madame Икс. А здесь я не хочу оставаться, здесь меня обижают, — уже всхлипывая, продолжал он — Я не хочу быть действительным статским! Я хочу играть в теннис! А-а-а! — уже заорал он и вдруг испугался. Maman услышит!

Он быстро юркнул в постель, но все было тихо, и он снова принялся раздумывать.

Отчего maman его не любит? Заставила жениться, когда ему вовсе этого не хотелось, принуждает служить. Она его и маленького не любила — всегда была такая строгая и неласковая. То ли дело его няня! Он с няней мог говорить обо всем, что приходило в голову. А вот жена…

При мысли о жене он сразу опомнился.

— Да что это я думаю — что со мной? — пробормотал он. — Или я действительно болен?

Он опять почувствовал слабость и позвал жену, потребовал, чтобы на консилиум пригласили еще двух врачей.

Ночью он поминутно просыпался, терзаемый противоположными чувствами.

Едва он начинал думать о своем ночном приключении, как о действительном факте — он чувствовал себя здоровым и нормальным. Все делалось простым и ясным, стоило только обмануть домашних и удрать на Пантелеймоновский мост; но едва мысль, что все происшедшее бред, мелькала в его мозгу, сразу он чувствовал отчаяние, слабость и страх за свой рассудок.

На другой день собравшиеся доктора долго ждали профессора Книпанского. Наконец он явился с большой помпой. Трем из коллег протянул по два пальца, а остальным кивнул головой. Он цедил слова сквозь зубы и едва удостоил больного взглядом. Доктора почтительно стояли вокруг кресла, куда он опустился.