– Я все верну, – заговорила Злата после долгой паузы. – Вот заработаю и верну.
– Вернешь. Непременно вернешь, а пока не ерепенься, милая. Бери, что дают. Придет время, сочтемся.
– Сочтемся, – пообещала серьезно, словно не девочкой зеленой была, а столетней старухой. – Я добро помню, Степан Иванович. И по долгам своим платить приучена.
Да какие ж у нее долги, у этой несмышленой?!
– Мне не надо ничего. – Дмитрий замотал головой. – Да и домишко-то недорогой, мне его за полцены сдали.
– Почему? – тут же спросила Злата. Не поверила, не привыкла людям доверять.
– Потому что хозяина этого дома я от смерти спас. Он тоже, знаете ли, привык по долгам платить.
Врал ведь безбожно столичный доктор Дмитрий Быстров, домик присмотрел не из дешевых. Скидку ему хозяин, конечно, сделал по старой памяти, но не такую, о которой он тут рассказывает. А девчонка поверила, успокоилась, заговорила уже о другом:
– Мне бы работу. Я с детьми умею, любят меня дети.
– Будет вам работа, – пообещал Дмитрий. Да и чего ж не пообещать, если бегут из Соснового люди. Вот прямо семьями бегут. – Вы только поправляйтесь быстрее.
И поправилась! Как обещала старуха, так и вышло. За две недели шрам затянулся, стал не толще конского волоса. Силенок тоже поприбавилось. Самых обычных. От Дмитрия она съехала сразу, как только начала вставать на ноги, не пожелала быть обузой. Глупая, того не понимала, что для него она совсем не обуза. Вот даже Степан понимал, хоть в амурных делах разбирался не шибко.
А с работой никак не складывалось. Закрыли школу. Боялись нынче родители отпускать детей одних, даже за порог не выпускали, не то что в школу. Поэтому Злата пока подрабатывала сестрой милосердия в больнице. Вместо Настены. Настена после разговора с братом Горяевское больше не покидала. Сначала опасалась ненароком встретиться с Артемием, а теперь боялась оставить Машеньку в поместье без присмотра.
В больнице работы хватало всем. Но то была самая обычная, рутинная работа. Кто ногу сломает, кто шальную пулю на охоте поймает, кто под тонкий лед провалится. Не находили в лесу больше страшных, изуродованных тел. Затаилась нежить. Или вовсе покинула Горяевское. Игнат так точно уехал, дел у него нынче было по всей Сибири. Все ему недоставало, все ему казалось мало. А про Врана никто точно сказать не мог. Горел огонек в черной башне, стояла распахнутой дверь, но был ли на месте тот, кто всю округу держал в страхе, даже Степан не знал, но за предоставленную передышку благодарил судьбу. Устал он бояться. Устал засыпать и просыпаться с мыслью о том, что не получится у него защитить своих девочек, что не придумает он никогда, как остановить Врана.
А старуха о Злате напомнила сама. Степан охотился в лесу на кабана, когда услышал, как хрустнула за спиной ветка. Развернулся, вскинул ружье…
– Не боись, пограничник! – сказала и скрюченные руки вскинула вверх. Филин ее сидел на еловой лапе, смотрел на Степана внимательно. – Как девка-то? Поправилась?
– Поправилась. – Степан убрал ружье.
– Тогда завтра приводи ее ко мне. Учить стану.
– Приведу.
– И цепь с собой прихвати. – Старуха сощурила желтые глаза и стала похожа на своего филина.
– Какую цепь? – спросил осторожно и по сторонам посмотрел.