Рассказы,

Мгновенно, с хлопком, взвился огромный язык пламени. Я попытался схватить Верджила, но тот отшатнулся. Сухие доски крыльца занялись в одну секунду. Отец столкнул меня на землю. Мы выбежали на улицу, вопя в два голоса, чтобы Сайксы спасались через заднюю дверь, пока не загорелся весь дом.

Но они не стали этого делать. О нет. Верджил взял одного из детей на руки и сел с ним в красное кресло, жена взяла другого и села в соседнее — прямо среди бушующего огня. Крыльцо полыхало жарким, ярким пламенем; мы оба с ужасом и изумлением смотрели, как всех четверых лизали огненные языки. Но их пламенеющие фигуры оставались в своих креслах в полном спокойствии, словно наслаждаясь приятным деньком на пляже. Я видел, как Верджил кивнул. Я видел улыбку Эви за мгновение до того, как вспыхнуло ее лицо. Дети превратились в клубки пламени — радостные огненные, клубки, весело подпрыгивающие на родительских коленях.

И тогда я кое-что сообразил. Такое, о чем лучше глубоко не задумываться.

Я понял: Они изначально были созданы из огня. И теперь возвращаются в свое привычное состояние.

Искры, поднимались высоко в чернее, небо, плыли там и сверкали, словно звезды — огненные миры. Четыре фигуры начали терять очертания. Не было ни криков, ни стонов. Наоборот, мне показалось, что я слышу смех Верджила. Так мог смеяться только самый счастливый человек на свете.

Или нечто, представшее в человеческом облике.

По всей Аккардо-стрит в домах начали вспыхивать окна. Пожар разгорелся вовсю, и красный дом уже почти превратился в руины. Я видел, как искры, в которые превратились фигуры Сайксов, взвились в небо, высоко в небо — и затем медленно поплыли вместе над Грейстоун-Бэй. Но погасли они или полетели дальше — я не знаю. Послышались сирены пожарных машин. Я посмотрел на отца. Посмотрел долгим, внимательным взглядом, потому что хотел запомнить его лицо. Он выглядел таким маленьким. Таким маленьким.

А потом я повернулся и пошел по Аккардо-стрит — прочь от горящего дома. Отец пытался схватить меня за руку, но я освободился с такой легкостью, словно отмахнулся от тени. Я дошел до конца Аккардо и не останавливаясь пошел дальше.

Я люблю и мать и отца. После того как нанятый мною катер доставил меня в небольшой порт милях в тридцати от Грейстоун-Бэй, я позвонил им. Они были в порядке. Красный дом сгорел, но пожарные, разумеется, никаких тел не обнаружили. Единственное, что от них осталось, — красный помятый фургон. Наверное, его отволокли на автомобильную свалку, и слепой старик, который живет там, обзавелся новым спальным местом.

У отца были кое-какие неприятности, но он отговорился временным помутнением сознания. Любой на Аккардо-стрит знал, что Бык «немного того», что он здорово психовал последнее время и много пил. Мистер Линдквист, как я узнал позже, был весьма озадачен всей этой историей — впрочем, как и все остальные, но щитовые дома дешевые, поэтому он решил строить напротив моих предков белый кирпичный дом. Мистер Линдквист все равно собирался постепенно избавиться от всех щитовых домишек и вместо них построить для заводских рабочих более основательные. Так что это событие просто подтолкнуло его Родители, разумеется, просили меня вернуться. Обещали мне все, что угодно., Говорили, что могу в любой момент пойти учиться в колледж. Ну и так далее.

Но голоса их звучали неубедительно. Я слышал ужас в этих голосах, и мне их очень жалко, потому что они поняли — стены их клетки выкрашены серым цветом. О, когда-нибудь я вернусь в Грейстоун-Бэй — но не сейчас. Не раньше, чем пойму, кто я есть и что я есть. Сейчас я Боб Дикен.

Так я до сих пор и не могу разобраться. Было ли это запланировано? Или произошло по чистой случайности? Случайно ли эти создания, любящие огонь, приобщили меня к своей жизни, или преднамеренно? Знаете, говорят, дьявол мечтает об огне. Но кем бы ни были эти Сайксы, они вырвали меня из клетки. Они — не Зло. Как говорил Верджил Сайке, огонь и создает, и разрушает.

Они не погибли. О нет. Они просто… в каком-то другом месте. Может, мне еще доведется встретиться с ними. Все может быть.

Я могу не стать красным домом. Я могу стать синим, или зеленым, или какого-нибудь такого цвета, которого даже еще не знаю. Но я знаю — я не серый дом. Это я знаю наверняка.

Вот и вся история.

Перевод: С. Бавин

Морожник

Тихий, жаркий августовский вечер. В конце Брэйервуд-стрит — легкий мелодичный перезвон, похожий на церковные колокола. Мне знаком этот звук. Морожник! Морожник идет!

Субботний вечер. По телевизору — «Корабль любви», лампы в гостиной притушены. На полу — доска для «скрэббла»[2], в который мы играем. Как обычно, я проигрываю — что смешно и нелепо, потому что я преподаю английский язык в школе, и если я что-то знаю, так это правописание! Но дети всегда обыгрывают меня в «скрэббл», а Сандре лучше всех удается придумывать слова, которых никто раньше не слышал. Хорошая игра для жаркого летнего вечера.

— Дисфункция, — говорит она, выставляя свои буквы на доску. И улыбается мне.

— Нет такого слова! — заявляет Джефф. — Скажи ей, папа!