Отец смотрит на меня:
– Как насчет того, чтобы нам вернуться в Нью-Йорк?
Что?!
– Уехать из Салема? Это из-за кошмаров? Да, мне тяжко пришлось… после случившегося. Но сейчас все намного лучше, клянусь. Я уже спокойно сплю, и…
Слова срываются с языка быстрее, чем я успеваю их осмыслить. Отец задумчиво морщит лоб.
– Я не говорю, что мы должны переехать. Просто предлагаю. Хочу убедиться, что ты всем довольна и счастлива. Знаю, у тебя здесь друзья.
– По крайней мере, один.
Папа улыбается:
– Судя по словам Джексона, тобой вся школа восхищается.
– Не верь ему. Джексон – неизлечимый оптимист. Они наконец-то перестали разбегаться, чуть завидев меня, – говорю я, поднимая взгляд на отца. – Но, пап, правда, мне тут нравится.
– Просто хочу убедиться, что мы сделали правильный выбор. Если тебе неприятно здесь, можем уехать.
– Забавно, но здесь я чувствую себя самой собой. Впервые за долгое время. А один друг – лучше, чем ни одного.
Он кивает:
– Ты же знаешь, я могу работать как из Салема, так и из Нью-Йорка. Никаких поездок в ближайшее время не планируется.
Папа кладет руку мне на плечи, и я прижимаюсь к нему, вдыхая знакомый мускусный аромат его лосьона после бритья. Он посмеивается.
– Что?
– Просто вспомнил, как сильно твоя мама ненавидела бабушкины вечеринки.
– Она ходила на них?
– Ее заставляла мать. А моя мама придерживалась особого дресс-кода для вечеринок, насколько можешь судить по обстановке дома. Обе родительницы заставляли твою маму соответствовать. Я частенько наблюдал, как она топталась среди обедающих дам и целенаправленно выдергивала из косы волнистые пряди. К концу вечеринки ее волосы были растрепаны, а на колготках появлялось не менее четырех дыр. Как-то раз, чтобы сбежать домой, она даже пролила на себя чашку чая, но у моей мамы мгновенно нашлось запасное платье подходящего размера.
Как же странно… я столько всего не знаю о маме.